– Да, и хочу есть.

«Ты очень долго спала. Я тоже, когда впервые попал в ваш мир. Переход очень утомителен. Пойдем куда-нибудь в тепло».

– Мы очень далеко от картины во дворце герцогини?

«Дом твоей тети ближе. Она не будет возражать, если мы ее разбудим».

– Нет. Ту-Ревьенс.

«Как скажешь, – отвечает он. – Долгий путь в гору нас согреет».

Ночной сад на крутом холме коварен. Даже при свете двух лун Джейн то и дело спотыкается и задевает головой низкие ветки. Она обматывает шарф вокруг ушей и бормочет Стину, что саду не помешало бы дополнительное освещение. Улицы Зорстеда, протянувшиеся высоко над водой, поражают тишиной. Зорстедские дома не издают ничего похожего на гудение или жужжание. Зорстедские фонари еле слышно шипят, когда пламя облизывает фитиль.

Из какого-то здания доносится звук и льется свет, но Стин уводит ее в сторону.

«Пьяные гуляки – бич любого портового города», – брезгливо морщится он.

Помятой и озябшей со сна Джейн достаточно впечатлений, чтобы держаться подальше от пьяных гуляк. Они поднимаются довольно долго, прежде чем в полутьме вырисовывается дворец герцогини. Стин оказался прав: пока они шли, Джейн согрелась.

«Я попрошу одного из немногих бродяк в этом замке, у которого есть человек, – говорит он ей, – чтобы нас впустили».

– Как ты это сделаешь?

«Бродяки могут общаться между собой мысленно, забыла?»

– Как ты объяснишь, почему я заслуживаю, чтобы меня впустили?

«Надеюсь, мой брат еще не будет спать».

– У тебя есть брат?

«У меня двенадцать братьев, семь сестер и двести сорок два кузена».

Джейн произносит ругательство на зорстедском, означающее крайнюю степень удивления.

– Твой брат знает о Ту-Ревьенс?

«Нет. Я же уже говорил, что никому об этом не рассказывал. Но он мой родной брат и доверяет мне, а его человек доверяет ему. Его человек откроет нам дверь».