— Не знаю, — прошептала она.

Витари с силой хлопнула ладонью по столу.

— Кто? Кто? Говори, сука, кто?!

— Не знаю!

— Лжешь!

Над головой Карлоты дан Эйдер звякнула цепь; практик туго затянула ее на горле бывшей королевы купцов и потянула назад, за спинку кресла. Эйдер задергала ногами, схватилась за душившую ее цепь — и в следующий миг оказалась лицом на полу.

— Лжешь!

Нос Витари сморщился от гнева, рыжие брови сомкнулись от напряжения над переносицей, глаза превратились в яростные щелочки. Наступив сапогом узнице на затылок, она выгнулась назад; цепь, намотанная на кулаки, впилась в них так, что они побелели. Секутор невозмутимо наблюдал за жестокой сценой, глаза его улыбались. Он что-то насвистывал, но сдавленные хрипы, шипение и бульканье задыхающейся на полу Эйдер свист почти заглушали.

Глокта молча смотрел на бьющуюся в предсмертной агонии женщину. Язык скользнул по пустым деснам.

«Она должна умереть. Выбора нет. Его преосвященство требует сурового наказания. В назидание остальным. И как можно меньше милосердия».

У Глокты задрожало веко, лицо задергалось. В помещении не хватало воздуха, жарко было, как в кузнице. Он обливался потом, умирал от жажды. Он едва дышал. Будто душат не Эйдер, а его.

«Ирония в том, что она права. Моя победа — для дагосканцев так или иначе поражение. Первые жертвы моих трудов как раз испускают последний вздох на пустыре перед городскими воротами. Теперь бойне не будет конца. Гурки, дагосканцы, союзники… Мы сгинем под горой трупов. И натворил все это я… Лучше бы заговор удался. Лучше бы я сдох в императорских тюрьмах. Все от этого только выиграли бы: гильдия торговцев пряностями, дагосканцы, гурки, Корстен дан Вюрмс, Карлота дан Эйдер… И даже я».

Магистр Эйдер уже почти не дергалась.

«Очередное воспоминание для дальнего уголка памяти. Очередной повод терзаться, оставшись наедине собой. Она должна умереть, правильно это или нет. Она должна умереть».

Эйдер издала глухой предсмертный хрип. Затем тихое сипение.

«Почти закончено. Почти».

— Довольно! — гаркнул он.

«Что?»

Секутор удивленно вскинул на него глаза.

— Что?