– Кем? – Трясучке словно дали пощечину, так загорелась щека со шрамом.

– Любовниками. Спали друг с другом – как муж и жена. Трахались. Это не секрет. Спросите кого хотите. Ее саму.

Трясучке стало трудно дышать. Мог бы и сам догадаться. Слышал же не раз намеки… которые только теперь обрели смысл. А может, он и догадывался на самом деле. Но все равно вдруг почувствовал себя обманутым. Преданным. Высмеянным. Рыбой, выброшенной из воды на берег и задыхающейся. После всего, что он для нее сделал, после всего, что потерял… Гнев вспыхнул в нем с такой силой, что Трясучка чуть не утратил самообладание.

– Заткни свой дерьмовый рот! – Сбросил руку Эйдер с плеча. – Думаешь, я не понимаю, что ты нарочно меня подстрекаешь? – Оказался неведомым образом на ногах, навис над нею. Зал поплыл куда-то, закачались вокруг размытые лица и огни. – За дурака меня держишь, женщина? За ничтожество?

Щеки у него пылали. Голову сдавило так, что казалось, глаза сейчас вылезут… не считая того, который уже выжжен. Трясучка зарычал сдавленно, поскольку горло перехватило. Попятился, чтобы не броситься на нее и не придушить, наткнулся на слугу. Тот выронил поднос. Зазвенели посыпавшиеся на пол бокалы и бутылка, хлынуло струей вино.

– Господин, нижайше про…

Левый кулак Трясучки врезался ему под ребра, заставив согнуться, правый – в лицо, не дав упасть. Слуга отлетел к стене и сполз по ней в россыпь осколков. На кулаке Трясучки осталась кровь. Кровь и кусочек чего-то белого, застрявший меж пальцев. Обломок зуба.

Больше всего хотелось встать на колени возле этого ублюдка, схватить его обеими руками за голову и колотить ею по красивой настенной резьбе, пока мозги не вылетят. И Трясучка чуть было так и не сделал.

Но все же заставил себя отвернуться. Заставил… и, пошатываясь, двинулся прочь.

* * *

Время тянулось бесконечно.

Монца лежала спиной к Трясучке, отодвинувшись от него как можно дальше, на самый краешек кровати. Еще немного – и упадешь. Меж занавесок на окне начал уже брезжить рассвет, тьма в комнате вылиняла до грязно-серого цвета. Действие вина кончилось, оставив за собой только чувство еще большей тошноты, усталости и безнадежности, как волна, накатившая на грязный берег, оставляет на нем, вместо того чтобы вычистить, кучу дохлых рыбешек.

Она пыталась думать о том, что сказал бы сейчас Бенна. Что сделал бы, чтобы ей стало лучше. Но не могла вспомнить даже его голоса. Бенна уходил все дальше, унося с собой самое лучшее в ней. Монца вспоминала его мальчиком – маленьким, болезненным, беспомощным, нуждающимся в ее заботе. Вспоминала мужчиной – смеющимся, скачущим рядом с ней вверх по горе к Фонтезармо и все так же нуждающимся в ее заботе. Она помнила, какого цвета у него были глаза. Помнила, какие складки появлялись возле уголков при улыбке. Но никак не могла увидеть саму улыбку.