– Ай!

Ногу ни с того ни с сего ужалила оса. Во всяком случае, так вначале показалось, а боль была пожалуй что и сильнее. Поглядев вниз, Ледерлинген увидел, что из бедра торчит стрела. Он смотрел на нее вытаращенными глазами. Прямой длинный прут с серо-белым оперением. Стрела. Мелькнула мысль, что это кто-то шутит. Стрела понарошку. И больно совсем не так, как почему-то думалось. Однако штаны уже напитывались кровью. Так что стрела всамделишная… В него кто-то стреляет!

Он лягнул пятками лошадь и невольно вскрикнул. Вот теперь стрела дала о себе знать, да так, будто ногу вдруг пронзила пылающая головня. Лошадь дернулась вперед по каменистой тропе. Ледерлинген, потеряв поводья, покачнулся в седле, одной рукой беспомощно взмахивая в воздухе приказом, и грянулся оземь. А грянувшись, с зубовным скрежетом безудержно покатился. Перед глазами все плыло, голова шла кругом. Наконец он кое-как поднялся, рыдая от несносной боли в ноге, и запрыгал-захромал, пытаясь одновременно мало-мальски оглядеться. Удалось даже вытащить меч. Сзади на тропе стояли двое. Северяне. Один твердым шагом шел к нему, держа в руке нож. Второй стоял с поднятым луком.

– На помощь! – выкрикнул Ледердинген, но вышло слабо.

Он толком и не помнил, когда ему последний раз навстречу попадался солдат Союза. Кажется, перед тем, как подъехать к балке, он видел дозорных, да только когда это было.

– Помо…

Вторая стрела прошила насквозь руку. На сей раз боль вспыхнула мгновенно. Юноша с коротким воплем выронил меч. Вес пришелся на больную ногу, и она подогнулась. Ледерлинген скатился к ручью; боль обжигала, когда обломанные черенки стрел задевали о землю. Он валялся в грязи. А приказ был по-прежнему зажат в кулаке. Где-то рядом зачавкали башмаки. При попытке подняться что-то вонзилось в шею.

Фосс Глубокий выхватил клок бумаги из онемевшей руки, вытер нож о спину мундира и притопил башмаком голову южанина в окровавленной слякоти. Не хотелось всех этих сипов и хрипов – из соображений осторожности, а по большей части из-за того, что уж больно надоели за эти дни вопли умирающих. Ну издыхают себе и пускай издыхают, а выслушивать их за этим занятием – уж спасибо, увольте.

Мелкий подвел к топкому бережку под уздцы лошадь южанина.

– Хороша чертовка, а? – спросил он.

– Не зови ее чертовкой. Это ж коняга, а не жена твоя.

Мелкий похлопал лошадь по морде.

– Эта коняга, пожалуй, покраше будет твоей бывшей чертовки.

– А вот это невежливо. И мнения твоего я не спрашивал.

– Ну извини. Так что будем делать с… этой? Правда, хороша. Можно взять за нее целых…