Снова пауза, еще более неловкая. Одолеть бездну между умом и устами было для него чем-то немыслимым, свыше сил. И смелости. А у нее это выходило так легко, что дух захватывает.

– Вы привели обратно людей, – удалось ему кое-как промямлить. – Спасли жизни. Вы должны гордиться…

– О да, уж и впрямь героиня. Все так гордятся, просто деваться некуда. Вам знакома Ализ дан Бринт?

– Нет.

– Я тоже, собственно, толком ее не знала. Если честно, считала ее за глупышку. Она была со мной. Вон там, – Финри кивком указала в сторону непроглядной долины. – И она там по-прежнему. Как вы думаете, что с ней происходит, пока мы с вами стоим здесь и разговариваем?

– Ничего хорошего, – проронил Горст, не успев осмыслить этих слов.

Она удостоила его взгляда искоса.

– Что ж. По крайней мере, вы говорите то, что на самом деле думаете.

И, повернувшись спиной, медленно пошла вверх по склону к штабу отца, оставляя его стоять, как всегда, с приоткрытым ртом, из которого так и не вылетят слова, не предназначенные ни для чьих ушей.

«О да, я всегда говорю то, что на самом деле думаю. Я вот подумал, а конец ты у меня пососать не желаешь? Ну пожалуйста! Или язычок в рот? Да какое там – обняться, и то было бы достаточно».

Финри исчезла под низкой притолокой амбара; дверь закрылась, а с ней и излившийся наружу свет.

«Ну хотя бы взяться за руки? Нет? Эй, ну хоть кто-нибудь?»

Снова зарядил дождь.

«Ну хоть кто-нибудь…»

Моя земля

Моя земля

Кальдер неприкаянно брел в ночи на огни за Клейловой стеной, потрескивающие и пошипывающие под взвесью дождя. Опасность грозила ему давно, и никогда еще не подходила так близко, но губы ему, как ни странно, по-прежнему кривила дерзкая ухмылка.

Отец мертв. Брат тоже. Старый друг Зобатый и тот против него. Интриги ни к чему хорошему не привели. Все заботливо посеянные семена не дали никакого, пусть даже самого плохонького, самого хилого всхода. Из-за своего неусидчивого нрава и некоторой лишки дешевой выпивки Мелкого он совершил нынче большую, ужас какую большую ошибку, и поплатится за нее жизнью. Скоро. Самым жутким образом.

Но было и ощущение силы. Свободен. Уже не младший сын, не младший брат. Не коварный, вынужденный лгать и изворачиваться, трусишка. Пульсирующая боль в том месте, где он ободрал костяшки о кольчугу Тенвейза, ему даже нравилась. Впервые в жизни он ощущал себя… храбрым.

– Что там наверху стряслось? – грянул из темени голос Глубокого.