– Давай сюда! – зашипел он. – Давай сюда
Джесс медленно сунул пальцы в нагрудный карман – здоровые, прекрасно гнущиеся пальцы. Что? Диллард задохнулся, метнувшись взглядом к другой руке Джесса, потом обратно, к первой. Все пальцы у Джесса были в порядке, в полном порядке.
«Как… нет? Это же невозможно. Я же сам их сломал – я слышал, как треснули кости».
Ни в чем не было смысла. Кровь гремела у Дилларда в ушах, и голова, казалось, вот-вот разломится пополам.
Джесс вынул из кармана руку. Пальцы у него были в каком-то сверкающем порошке.
– Прости, она у меня в другом кармане.
«Все не так. Стреляй в него, просто стреляй!»
Джесс встряхнул пальцами – теми самыми пальцами, которые должны были быть сломаны, изувечены. Несколько песчинок попало Дилларду прямо в лицо; у него помутнело в глазах, все вокруг завертелось. Джесс сорвался с места, и Диллард дважды спустил курок, а потом он уже падал, падал во тьму.
* * *
Боль – глубокая, острая боль – выдернула Дилларда из темноты. Он вскрикнул, открыл глаза, и обнаружил, что лежит на животе посреди гостиной. Шеф попытался сесть и понял, что ноги у него связаны, а руки – в наручниках, за спиной. Палец на руке страшно болел, горел, как в огне, будто кто-то его только что сломал.
– Это было за Эбигейл.
Диллард сморгнул; сидевший перед ним Джесс медленно обрел четкость.
Джесс сидел на стуле, из тех, что стояли у стола, и глядел на него жесткими, ничего не выражающими глазами. У его ног с одной стороны лежал какой-то черный бархатный мешок, а с другой – пластиковый пакет из ванной, из которого на ковер успели вывалиться скотч, нож и молоток. В руке у Джесса был пистолет, смотревший Дилларду прямо в лицо.
Когда-то, припомнил шеф, он дал Джессу пистолет и подначивал его выстрелить в него, Дилларда. Он никогда бы не дал пистолета человеку, сидевшему сейчас перед ним. Никогда.
Дуло ударило Дилларда в висок, точно молоток. В голове взорвалась ослепительная боль. Он зажмурился, по щекам потекли слезы, а боль гремела у него в ушах.
– Это – за Линду.
– А…