– Ось-то, вроде, не сломана, – заметил Флакон.

– А кто сказал, что сломана?

– Так зачем вы тогда повозку разобрали?

– Мы за ней шли и пыль глотали так долго, что теперь вот решили отомстить.

– А где тогда возчик? И грузчики?

Смекалка злорадно хохотнула.

Мозель снова пожал плечами, затем указал на канаву. Там, в пожелтевшей траве, неподвижно лежали четыре связанные фигуры с заткнутыми ртами.

Взводы сержантов Тагга и Собелонны собрались поглазеть на драку между – как увидел Флакон, когда протолкался поближе – Курносом и Лизунцом. Солдаты швыряли монеты в пыль, а два тяжёлых пехотинца пыхтели и качались, сжав друг друга в захватах. Сверху было видно лицо Лизунца – круглое, красное, потное и вымазанное пылью. Впрочем, происходящее не изменило его обычного выражения воловьего равнодушия. Он медленно моргал и, судя по всему, пытался что-то жевать.

Флакон толкнул локтем Тольса, солдата, оказавшегося от него по правую руку.

– Чего это они сцепились?

Тольс повернулся к Флакону, его узкое, бледное лицо подёргивалось.

– Всё чрезвычайно просто. Два взвода идут на марше – один за другим, затем меняются местами, и первые шагают позади, доказывая, что мифическое чувство товарищества и братства – не что иное как эпический повод для сложения дурных стихов и пошлых песен, предназначенных для услаждения низколобой публики, а проще говоря, – выдумка. Которая, наконец, воплотилась в этом позорном торжестве животных инстинктов…

– Лизунец Курносу ухо откусил, – вклинился капрал Рим, который стоял слева от Флакона.

– Ого. Его он и жуёт?

– Точно. И не особо торопится.

– А Тагг и Собелонна знают про капитанский сбор?

– Ага.

– Выходит, Курнос, которому сперва кончик носа отхватили, теперь ещё и одноухий?

– Ага. Стало быть, Лизунец остался с носом, а Курнос – без носа.

– А это не он женился на прошлой неделе?