– Ты рад, что остался в живых, сержант. И рад, что твой взвод вышел из этой передряги целым. Единственным, если не считать взвод Скрипа, и, может быть, Хеллиан. Мы заговорённые, вот и всё. Просто заговорённые, и ты до сих пор не можешь в это поверить. Ну так мы тоже, что с того?

Бальзам сплюнул в пыль:

– Только послушайте, как он всё ноет и ноет. Чушь слюнявая. Кто ж меня так проклял, что я с вами тут застрял. Скрипач – это я понимаю. Он же «мостожог». А даже сами боги зададут стрекача, как только увидят «мостожога». Но ты, ты же никто, вот чего я не понимаю. Впрочем, если даже я не понимаю…

Урб. Он ничем не лучше этого пропавшего жреца. Расстриги. Как бишь его звали? Как он выглядел? Точно непохож на Урба. Но такой же коварный, подлый, гнусный и злобный, как бы его там ни звали.

Он уже не мой капрал, это наверняка. Я его хочу убить… ох, боги, как же голова болит. И челюсть… все зубы шатаются.

Капитан говорит, ей нужны сержанты. Ну так пусть его и забирает, и какому бы взводу он ни достался, буду молиться за солдат и им сочувствовать. Это наверняка. Сказал, мол, там пауки, может, там и были пауки, только я была без сознания, поэтому и не сошла с ума, а может, и сошла бы, но это ничего не меняет: наверняка они по мне ползали, наверняка. По всему телу – до сих пор чувствую их мерзкие липкие лапки на коже. Всюду. А он их не согнал!

Может, у капитана есть бутылочка чего-нибудь толкового. Может, если я её окликну, поговорю с ней очень вежливо, очень мило, очень разумно и рассудительно, может, тогда они меня развяжут. Я даже Урба не убью. Обещаю. Забирай его, капитан. Вот только это и скажу. А она будет сомневаться – я бы сомневалась – а потом кивнёт (вот дура!) и перережет верёвки. И даст мне бутылку, и я её выпью. Выпью, и все тогда скажут: «Ну, вроде как всё хорошо! Вот она и в норме».