Муж и жена визжали, царапались, катались по земле.

Мул смотрел на них безмятежным взором.

Разбитые, смешавшиеся кусочки, из которых прежде складывалась мозаика жизни Маппо Коротышки, казались призрачными вспышками, словно рассеянными отблесками на дне глубокого колодца. Он мог лишь смотреть на разрозненные фрагменты, осознание их важности оставалось далёким, и довольно долгое время эти кусочки отдалялись, словно трелль медленно, но неумолимо всплывал на поверхность.

Но затем явились серебристые нити, опустились, точно струи дождя, пронзили густую, мутную жидкость, в которой он плавал. И Маппо ощутил их касание, а затем их вес, остановивший движение вверх, а потом, повисев некоторое время неподвижно, трелль начал погружаться обратно. К разбитым, рассыпанным кусочкам мозаики на дне.

И там ждала боль. Не телесная – плоти у него ещё не было – болела душа, пылала множеством ран предательства, поражения, угрызений совести, того, что кулаком вдребезги разбило всё то, чем он был прежде… прежде, чем пал.

Но серебристые нити продолжали стягивать кусочки мозаики, не обращая внимания на его муку, оставались глухи к его возмущённым воплям.

Маппо вдруг оказался среди высоких каменных глыб, которые оленьими рогами вытесали так, что они превратились в конические колонны. Половину неба затянули тяжёлые, словно окованные железом тучи, а сильный ветер раздувал их пряди по второй половине, заполняя пустоту, – будто что-то пробило небеса насквозь, и эта колотая рана никак не исцелялась. Колонны высились повсюду, десятки глыб выстроились так, чтобы сложился узор, который невозможно было постичь с того места, где стоял Маппо. Они отбрасывали на истерзанную землю призрачные тени, и взгляд трелля привлекли эти тени, сперва словно случайно, но затем – с растущим осознанием. Тени лежали в невозможных, невероятных направлениях, складываясь в узор, паутину, раскинувшуюся во все стороны.

И Маппо понял, что стоит в самой её середине.

Из-за одной из глыб выступила молодая женщина. Длинные волосы цвета затухающего огня, глаза оттенка чеканного золота, закутанная в чёрные, текучие шелка.

– Это, – проговорила она на языке треллей, – далёкое прошлое. Некоторые воспоминания лучше не трогать.

– Не я избрал его, – ответил Маппо. – Я не знаю этого места.

– Это Якуруку, Маппо Коротышка. Через четыре или пять лет после Падения. Ещё один жалкий урок – какими опасностями чревата гордыня. – Женщина подняла руки, глядя, как скользят по чистой, гладкой коже шелка. – Ах, только взгляни на меня. Я вновь молода. Подумать только, я ведь когда-то считала себя толстой. Интересно, всех ли нас поражает эта болезнь: то, как мы по-разному оцениваем себя с течением времени? А может, большинство людей по собственной воле или вынужденно держится неизменности в своих размеренных жизнях? Когда живёшь так долго, как я, этих иллюзий, конечно, не остаётся. – Она подняла взор, посмотрела ему в глаза. – Но ты ведь это знаешь, трелль, не так ли? Дар Безымянных окутывает тебя, долголетие светится в твоих глазах, точно оцарапанный самоцвет, утративший в веках красоту и даже блеск тщеславия.