– Ирриданец и щенок – со мной, – сухо сказала я, игнорируя зачем-то нацеленный на меня энергетический пистолет. Парень критически оглядел меня. Я ответила таким яростным взглядом, что он потупился.

Вероятно, в военный корпус Четвертой берут тех, кто проваливает все экзамены в рейнджерский. Я подумала об этом, и остатки былой гордыни приподняли уголки губ в едва заметную кривую усмешку – вот и все, на что их хватило.

А затем меня увидела Айроуз.

Ее изуродованное шрамом лицо больше не казалось мне каким-то уж особо некрасивым. Ее глаза блестели от слез. И только теперь я осознала, насколько сильно она за меня переживала и насколько мне теперь на это не плевать. Мой подбородок предательски задрожал, когда я сделала первый шаг к ней. А затем она схватила меня в охапку, а я обняла ее за плечи, прижимаясь лбом к острой ключице, наслаждаясь чувством, что она, мой родной человек, здесь. Что она теплая, живая, что она не злится на меня, самую ужасную племянницу во вселенной, и что я счастлива ее видеть.

Никто из нас не сказал ни слова. Мы с Айроуз вообще никогда особо не разговаривали – если, конечно, не ругались, и теперь совершенно одинаково не представляли, что нам говорить.

В тот момент, когда я наконец почти смогла выдавиться из себя приглушенное «все в порядке», я почувствовала, что за моей спиной появился кто-то еще.

– Привет, солнышко. – Отец опустил ладонь мне на плечо – именно то плечо, что мучительно заживало под плотной тканью толстовки, но я не поморщилась от вспыхнувшей под тяжелой пятерней боли. В тот момент я ее даже не почувствовала. – Не против, если мы переговорим с тобой с глазу на глаз несколько минут?

Айроуз мгновенно выпустила меня из объятий, на автомате конвертируя просьбу отца ко мне в приказ, которому следовало подчиниться ей. При этом я ощущала нежелание тетки расставаться со мной прямо сейчас, не обменявшись и парой, пусть неловких, слов. Но в борьбе между зовом сердца и чувством долга в Айроуз неизменно побеждало второе.

– Не против, – кивнула я больше для порядка. Выбора у меня явно не было.

Отец не убрал руку, просто чуть приобнял меня, и, совершенно зачарованная этим теплым, исполненным заботы жестом, я пошла вместе с ним прочь от Айроуз. Моя решимость быть собранной и хладнокровной дала трещину – папа без труда вернул меня в то время, когда я готова была рвать и метать за толику его внимания. Мне оставалось только злиться на себя и говорить себе, что сейчас это пройдет.

Мы остановились у неровного ряда валунов чуть севернее от места посадки, и, осторожно освободившись из отцовских объятий, я влезла на один из них, густо покрытый мягким, нескользким мхом.