– Седьмая, отец, – собравшись с духом, я подняла голову. Его глаза смотрели прямо и безмятежно, и я поняла, что сейчас он – наконец-то – не будет юлить, уходя от ответа. – Зачем?

– Седьмая представляла для сообщества станций слишком большую опасность, – сказал он спокойно. – В какой-то момент это стало невозможно игнорировать. Но, боюсь, ты пока слишком юна, чтобы понять в полной мере…

– Погоди. – Я нервно усмехнулась и почувствовала, как подушечки пальцев здоровой руки впиваются в жестяной бок банки. – Ты считаешь, что я слишком юна, но не для того, чтобы просто оставлять меня на Земле без оружия, нормальных запасов лекарств и пищи? Чтобы гнать меня за сотни километров? Но при этом я достаточно взрослая, чтобы выбираться из терраполиса и сталкиваться с агрессивной материей из другого мира, так? Чтобы видеть смерть друга и затем обнаруживать, что человек, которого я когда-то любила, – голос все-таки дрогнул, – превратился в массового убийцу? Для этого двадцать лет – в самый раз, по-твоему?

– Сионна… – попытался вставить отец, но меня уже было не остановить. Тупое оцепенение, охватившее меня с первой секунды, когда он опустил руку мне на плечо, сошло на нет, и я снова могла мыслить здраво. И снова могла видеть в отце человека, с чьей подачи в двадцать втором веке человечество опять столкнулось с геноцидом.

– И по поводу Седьмой. Я не понимаю, чем ты думал, отец. Когда все узнают о твоем заговоре с Восьмой и Двадцатой, когда поймут, что ты заслал шпиона, чтобы тот уничтожил Седьмую изнутри, когда станет ясно, на ком тысячи невинных жизней…

Он как будто был совершенно равнодушен к моим словам, к тому, что за ними стояло. Словно и не понимал тяжести последствий, которые ему грозили. Словно забыл, что, согласно конвенции от девяносто девятого, его отправят в одну из лабораторий на опыты – как и каждого преступника. А преступника в нем выдавало и явное отсутствие сожаления о том, что процентов семь оставшегося на станциях человечества его приказом стерты из истории – за считаные минуты.

– Ты хоть понимаешь, что ты сделал? – продолжала распаляться я, ожидая хотя бы проблеска эмоций на его раздражающе спокойном лице. – Ты представляешь, какое наказание тебя за это ждет?

И наконец выражение его лица медленно изменилось. Удивленная улыбка – я совсем не поняла, к чему она здесь. Но в секунду, когда обнаружилось, что глаза отца остались холодными, внутри меня что-то упало.

– Меня? – неторопливо переспросил он. – Прости, но я бы никогда на это не пошел. Седьмую уничтожила ты.

Слова, готовые продолжить прервавшийся поток, вдруг встали мне поперек горла. Больше я не могла даже сделать вдох.