— Ты и правда думаешь, что за нами гонятся? — спросил я.
Говард мрачно кивнул.
— В этом можешь не сомневаться, — сказал он. — Быть может, никто бы за нами не гнался, если бы не было пожара. Но теперь…
Он покачал головой, переложил поводья в одну руку, а второй рукой попытался достать сигару. Я некоторое время смотрел на него, а затем чиркнул спичкой и дал ему прикурить. Он кивнул и тут же выпустил прямо мне в лицо облачко голубовато-белого дыма.
— Давайте будем ехать немного помедленней, — сказала миссис Уинден. — До поворота на Беттихилл уже совсем недалеко.
Говард чуть придержал лошадей и всмотрелся сощуренными глазами в темноту. Повозку, однако, начало раскачивать еще сильнее, и колеса, попадая в выбоины и натыкаясь на бугорки, несколько раз скрипнули так сильно, что я опасался, как бы они не сломались. Но они каким-то чудом уцелели.
Говард вдруг резко потянул поводья назад, причем так сильно, что одна из лошадей встала на дыбы, отчего вся повозка заходила ходуном.
— Что случилось? — испуганно спросил я.
Вместо ответа Говард указал в темноту. Я посмотрел туда, куда он показывал, но не увидел ничего особенного.
— Я ничего не вижу, — сказал я.
Говард кивнул:
— В том то и дело.
В первый момент я ничего не понял. Но затем…
Перед нами простиралась темнота — ничего больше, кроме иссиня-черной безмерной темноты. Впереди не было видно ни теней, ни кустов, ни веток — даже нижних веток деревьев, еще недавно так и норовивших ударить кого-нибудь по лицу.
— О господи, что это? — вырвалось у миссис Уинден.
Говард задумчиво покусал нижнюю губу, пожал плечами и передал ей поводья.
— Мы пойдем посмотрим, — сказал он. — А вы оставайтесь здесь.
Он слез с повозки и подождал меня. Я вдруг заметил, что стало очень тихо. Дождь по-прежнему монотонно поливал листву над нашими головами, но теперь его шума не было слышно. «Даже для дождливой ночи в густом лесу уж что-то здесь больно тихо», — подумал я. Впрочем, мне, может быть, просто так показалось из-за нервного перенапряжения. После пережитого за последние дни совсем неудивительно, что мне начинала мерещиться всякая всячина.