Его голос ожесточился:
– Это не твое решение, Бет.
Его глаза, цвета города, который Бет отказывалась попытаться спасти, буравили ее, но она не могла сделать этого. Цена была слишком высока.
Тогда он снова заговорил, зашептал:
– Помнишь, что говорил Петрис: «Планы, границы: само определение жизни»? Это мое определение, Бет. Я выбираю сейчас – я выбираю шанс, что ты права. Если ты отберешь его у меня, то будешь не лучше моей матери.
Бет с трудом сглотнула удушающую смесь соленых слез и воздуха, лихорадочно пытаясь придумать что-нибудь другое, что-нибудь, что они упустили. «Думай, Брэдли, думай», – ругала она себя, но на ум ничего не приходило.
В этот момент она ненавидела Филиуса Виэ сильнее, чем кого-либо за всю свою жизнь. Ей хотелось выбросить его гнусное копье и уйти обратно в туннель, бросить его парализованным в темноте. Она собиралась отречься от него так, как он собирался отречься от нее. Но не могла, потому что знала, что годы спустя будет по-прежнему видеть Каменников и убитых кирпичных детей. Не могла, потому что, как бы Высь ни походил на ребенка, ему было далеко до
И потому что, как бы она ни ненавидела его, она ни за что бы не ушла от этого тощего несчастного паренька.
Бет уперла копье между его ребер, и Фил ободряюще улыбнулся.
Острие нацарапало неровную красно-черную звездочку на его плоти, когда она вздрогнула.
– Боже, Фил… я…
– Все хорошо, Бет. – Он выдержал ее взгляд и спросил: – Я достаточно напугал тебя, чтобы сделать храброй?
– Да, – прошептала девушка.
– Раз, – сказал он. – Два…
Бет толкнула копье вперед.
Фил задохнулся, и глаза его расширились. Она почувствовала, как, подаваясь, хрустят его ребра.
Стиснула зубы и провернула древко. Одно ужасное мгновение его голые пятки барабанили по земле, а потом застыли.
Бет аккуратно досчитала до пяти. Ровно столько она смогла смотреть в его пустые глаза. А потом проворчала:
– Я не стану закрывать твоих глаз,