В первое мгновение она стояла ко мне спиной, но тут же повернулась, словно услышав звук шагов – в действительности я вошел беззвучно. Я увидел ее профиль, а затем и все лицо. Она поднялась поприветствовать меня, и я, потрясенный ее внешностью, какое-то время не мог вымолвить ни слова.

Только по чистой случайности Боттичелли не написал ее портрет. Она выглядела в точности как женщины на его полотнах: овальное лицо, удлиненные глаза, густые волнистые светлые волосы, украшенные вплетенными нитками жемчуга, и стройная фигура с изящно вылепленными плечами и грудью.

– Да, как модель Боттичелли, – улыбнулась она, как будто я назвал имя художника.

И снова я не знал, что сказать. Я привык быть единственным, кто умеет проникать в чужие мысли, но это дитя, эта женщина девятнадцати-двадцати лет, казалось, прочла, что у меня на душе. Но знает ли она, как сильно я люблю Боттичелли? Нет, не может знать.

Она весело продолжала, взяв мою руку в свои ладони:

– Так мне говорили – и я чувствую себя польщенной. Можно сказать, что своей прической я обязана Боттичелли. Я сама родом из Флоренции, но здесь, в Венеции, это обсуждать неинтересно. А вы – Мариус Римский. Я все ждала, когда же вы соизволите посетить мой дом!

– Благодарю за теплый прием, – ответил я. – Боюсь, я пришел с пустыми руками. – Я не мог оправиться от потрясения, вызванного ее красотой, звуками ее голоса. – Что вам предложить? Я не пишу стихов и не рассказываю остроумных историй о политике. Завтра я прикажу слугам принести вам лучшего вина из моего дома. Но это пустяк.

– Вино? – переспросила она. – Мне не нужны от вас такие подарки, Мариус. Напишите мой портрет. Напишите меня с жемчугом в волосах – и я буду в восторге.

В комнате раздался негромкий смех. Я задумчиво оглядел собравшихся. Свечи горели тускло даже для моих глаз. Забавное зрелище: наивные поэты, любители классики, женщина неописуемой красоты, комната, полная привычной роскоши, медленное течение времени, словно проходящие мгновения имеют какой-то смысл и не несут в себе тяжесть покаяния.

То был час моего триумфа.

И вдруг меня осенило.

Молодая женщина тоже переживала свой триумф.

За ее богатством и удачей стояло нечто темное и низменное, однако она ничем не проявляла своего отчаяния.

Я попробовал было прочесть ее мысли, но передумал! Мне хотелось просто наслаждаться моментом.

Мне хотелось видеть эту женщину такой, какой ей хотелось выглядеть в моих глазах: юной, бесконечно доброй, но прекрасно защищенной, отличным товарищем в веселых ночных похождениях, таинственной хозяйкой собственного дома.