Я заметил, что к комнате примыкает еще одна гостиная, а за ней через открытую дверь виднелась великолепно отделанная спальня с кроватью, украшенной золотыми лебедями и золотистыми шелками.

Зачем демонстрировать спальню, если не для того, чтобы дать понять: хозяйка дома спит в одиночестве? Никому не дозволяется переступать порог, но любому видно, куда удаляется отдыхать непорочная дева.

– Что вы так на меня смотрите? – спросила она. – Почему оглядываетесь по сторонам, словно очутились в незнакомом месте?

– В Венеции я нахожу особое очарование, – отозвался я тихо и доверительно, чтобы меня расслышала только она.

– Да, вы правы, – ответила она с прелестной улыбкой. – Мне тоже здесь нравится. Я никогда не вернусь во Флоренцию. Так вы напишете мой портрет?

– Возможно, – сказал я. – Я не знаю вашего имени.

– Вы шутите! – Она снова улыбнулась. Я внезапно осознал, насколько она искушена в светских обычаях. – Прийти сюда, не зная моего имени? Хотите, чтобы я поверила?

– Правда не знаю, – сказал я, потому что никогда не интересовался ее именем, а узнал о ней из смутных впечатлений и обрывков разговоров, а в данный момент не хотел читать ее мысли.

– Бьянка, – представилась она. – Мой дом всегда открыт для вас. А если вы напишете мой портрет, я буду у вас в долгу.

Собирались новые гости. Я понял, что она хочет поприветствовать их, и отошел назад, заняв свой пост, скажем так, в тени, подальше от свечей, откуда удобно было наблюдать за ней, за ее грациозными движениями и слышать ее звенящий голосок.

За много лет я перевидал тысячи смертных, не испытывая к ним никаких чувств, но сейчас, глядя на это существо, я ощущал лихорадочное биение сердца, словно опять заглянул в мастерскую Боттичелли, увидел картины и познакомился с Боттичелли-человеком. О да, с человеком!

В ту ночь я оставался в ее доме недолго.

Но через неделю вернулся и принес ее портрет. Я написал его на небольшой панели и приказал вставить в золотую раму, отделанную драгоценными камнями.

Я вручил ей портрет и увидел, что она потрясена. Она не ожидала подобного сходства. Но я опасался, что она найдет в картине что-то необычное, какие-нибудь недостатки.

Она подняла глаза, и я ощутил ее признательность, восхищение и более глубокое чувство – эмоцию, в которой она отказывала себе в общении с остальными.

– Кто вы... на самом деле? – спросила она мягким вкрадчивым шепотом.

– Кто вы... на самом деле? – повторил я и улыбнулся. Она серьезно посмотрела на меня, потом вернула улыбку, но не ответила, закрыв от меня все тайны своего сердца – грязные тайны золота и крови.