— Тогда стойте у двери. Пока — просто стойте. И держитесь, никаких криков.

Милена пересекла холл и осторожно, без шума, приоткрыла задрапированную тяжелыми портьерами дверь.

— Поскольку процедурные вопросы исчерпаны, приступим к самой, так сказать, процедуре, — сообщил чуть гнусавый голос. — Прошу вас. Кандидат, так сказать, в члены.

Милена морщилась от недоумения и смотрела в щель, вполне довольная тем, что портьеры висят с обеих сторон от двери.

Зал был велик. На светлом полу разводы чего-то густого и темного, слишком уж похожего на кровь, рисовали сложный узор. Вне узора валялись две полуголые девицы — одна навзничь, вторая — ничком. Обе не шевелились. Третья мычала и дергалась внутри узора. Она была накрашена так же ярко и пошло, как модели с картин в холле. Из одежды на девице имелась лишь черная кружевная рубашка миниатюрных размеров. Руки грубо стянуты за спиной, кисти к пяткам. Девица стоит на коленях. Ей пока что не очень страшно: глаза завязаны и происходящего она не понимает.

Вдоль стен полукругом расставлены кресла, по шесть с обеих сторон и еще одно на небольшом возвышении напротив двери. В каждом за исключением ближнего слева сидит человек в темном плаще, капюшоны прячут лица. Возле свободного кресла стоит 'кандидат' и тупо, настороженно пялится на широкий тесак в своих пухловатых неловких руках.

— Я... перед лицом своих товарищей...

— Рехнулся? — рыкнул бас из-под дальнего справа капюшона. — Пионеров больше нет, да и ты вырос из коротких штанишек. Детский утренник, мля. Дядя двоечник забыл роль. Дело делай.

— Мы не используем ненормативную лексику в круге тайном, это вносит влияния в тонкие материи, — прошелестел доверительный баритон того, кто занимал кресло на возвышении. — Большое дело не терпит хамства и плебейства, друг мой. Власть наша велика, но сила наша в сплоченности. Кандидат, вы ознакомлены с ритуалом?

— Да.

— Слова, ритмика их, шаги и действия ваши понятны вам?

— Д-да...

— Превосходно. Извольте не мешкать. Лучшее время — закат первого снежного дня. Так указал сам магистр. Так и будет, вы понимаете?

— Да.

Повисла тишина. Кандидат сопел и потел, тесак в его руке мелко вздрагивал. Жажда приобщиться боролась с физиологией, — так сказали бы в больнице, наверное, — подумала Милена. Она позволила ситуации развиваться и, приопустив веки, наблюдала прогиб плоскости. Люди не знали полных правил и не обладали опытом взывания к исподью — все, кроме сидящего на возвышении. Люди были разрозненны. Трое скучали, пятеро азартно ждали крови и явились сюда именно ради запретного зрелища, щекочущего нервы. Они — над законом. Они боги, принявшие право вершить чужие жизни и смерти. В дальнем слева кресле дремал пожилой человек, очень всем полезный и внутренне безразличный к происходящему: он вне опасности, а чужие дела идут стороной. Он наблюдатель и надзиратель. Прочие пассивные участники действа маялись сомнениями и страстями, не стоящими подробного изучения.