Эмер нервно оглянулась на мужа, но его лицо не выражало ни гнева, ни недовольства — вообще ничего.

— После того, что случилось, я не желаю разговаривать с тобой, — сказала она.

— Ты рассержена на меня, понимаю, — заговорил Тилвин своим обычным мягким и сдержанным тоном. — Но и ты пойми. Я полюбил, я подумал, что небезразличен тебе, потерял голову. За это можно наказать, но не надо ненавидеть. Разве ты не можешь простить одну мою ошибку? В память о дружбе, что была меж нами?

Потупившись, Эмер кусала губы. Она видела от него столько добра. Действительно, неужели один-единственный промах заставит позабыть о том хорошем, что он для нее сделал?

— Годрику ты все прощала, — подлил масла в огонь Тилвин, словно почувствовав ее смятение.

— Хорошо, — она передернула плечами и повернулась к мужу. — Можно с ним поговорить?

— Зачем спрашиваешь разрешения? Хочешь — поговори.

— Я ненадолго…

Он вернулся в кузницу, показывая, что ему безразлично.

Эмер подошла, пряча руки под передник, чтобы Тилвин не увидел, какими израненными и черными стали ее пальцы, и смотрела исподлобья.

— Отойдем в сторону, — предложил Тилвин. — Чтобы нам никто не помешал.

Он спешился и повел жеребца в поводу. Привязал под буковым деревом коня и снял перчатки, задумчиво дергая за каждый палец.

— Откуда тебе известно, что Годрик здесь? — спросила она. — Или ты оказался здесь случайно? Неужели Эстландия — такая маленькая страна, что нас не могут оставить в покое?

— Нет, не случайно. Узнал от сэра Ламорака, он рассказал, что они приезжали сюда проведать старого друга.

— Проведать! — фыркнула Эмер. — Ты тоже приехал… проведать?

— Я приехал к тебе, — сказал он значительно и расстегнул плащ, бросая его поперек седла.

Квезот на Тилвине тоже был богатый, и показался Эмер знакомым.

Она пригляделась внимательнее и возмущенно вскрикнула:

— Это же квезот Годрика!

Тилвин приосанился: