– Миирис! – подхватил Гаспар. – Я заключил перемирие. Дальше мы отправимся вместе и вместе будем сражаться со всем, что спустят на нас эти проклятые Создателем гробницы.
– И когда доберемся до главной залы, разрешим наш спор честным поединком, – прибавила Селина. – Победитель получит власть над элувианами.
– Ты сказал, что я смогу убить его! – Долийка ткнула пальцем в Мишеля.
– А теперь говорю, чтобы ты обождала, не то, клянусь всеми обетами шевалье, я отрублю тебе голову и оттащу труп туда, где покоятся бренные останки твоего клана!
Миирис на мгновение с силой стиснула зубы.
– Мне не стоило тебе доверять, – процедила она. Бережно и нарочито медленно подобрала посох, пристроила его за спиной. – Вы, шемлены, держите слово только со своими.
– Вот и умница, – одобрил Гаспар. – А теперь будь любезна – позаботься о Лиенн и Ремаше.
Бриала глянула на Фелассана, и тот пожал плечами.
Как она и ожидала, они заключили перемирие. И, как раньше заметил Фелассан, это вполне разумно.
Вот только Бриала – по крайней мере, отчасти – не могла не согласиться с Миирис.
В этом долгом путешествии по тропам между мирами Селина потеряла счет времени.
Темп был изнурительный, по крайней мере для людей. Фелассан, Бриала и Миирис, хотя и шли, казалось, не быстрее Селины или Мишеля, неизменно каким-то образом оказывались далеко впереди и всегда дожидались спутников в руинах, лежавших по ту сторону очередного элувиана, пока рубин, который несла Селина, не укажет им путь и не пробудит зеркало, ведущее на новую тропу.
Ремаш был ранен в бою с восставшими мертвецами, и хотя Лиенн как могла залечила его рану, он явно до сих пор страдал от боли. Сама Лиенн еще не до конца оправилась после оглушившего ее взрыва, да к тому же, очевидно, не привыкла переносить физические тяготы. Оба они изо всех сил старались не отставать и волком смотрели на Селину, когда она предлагала идти помедленней.
Всякий раз, когда путники добирались до следующего элувиана и устраивали привал в очередной усыпальнице, позволяя себе краткий, но столь желанный отдых от истязаний зачарованной тропы, Ремаш и Лиенн уединялись в стороне от всех прочих и перешептывались, с почти одинаковой неприязнью поглядывая то на Селину, то на Гаспара. Впрочем, неприязненный взгляд Ремаша вполне мог объясняться превосходным свежим шрамом, украшавшим его лицо, – следствием близкого знакомства с кинжалами Селины.
Как бы то ни было, Селина подозревала, что, если Гаспар проиграет в поединке Мишелю, вряд ли эти двое согласятся достойно принять поражение. Кто-то из них в таком случае уж верно расстанется с жизнью – либо Ремаш и Лиенн, либо она сама.