Засевший в Древнеместе колдун наплодил целую свору упырей, однако и гули-рабы, и стриги, обряженные в доспехи, явно не сельским ковалем сработанные, были для патлатого слишком уж хороши. Напрашивался вывод, что захожему колдунчику их кто-то да подчинил и явно не просто так. Недотепа-черно-книжник, к ведунье не ходи, выполнял чужой приказ, и только ли он один? Русь велика, где-то вполне могли отыскаться и другие засланцы, и другие полные нежити гнездилища, никому до поры, времени не ведомые. Спасибо закурганским хитрецам, что сумели так наврать, что посадник аж в Великоград отписал, а будь они попростодушней или поравнодушней… Люди часто пропадают, а если пришлые колдуны догадаются на ярмарках пошуровать или бражников да бобылей ловить примутся? Для соседей такие что есть, что нету, тревоги никто поднимать не станет, а в дикие гули любые сгодятся.

«Плохо? – забеспокоился понимавший куда больше, чем порой хотелось, Буланко. – Тошно? Поскачем?»

– Поскачем, – согласился Алёша, который и прежде топтал дурные мысли конскими копытами. Буланыш хозяйскую привычку ведал, да и сам был не прочь пробежаться. Как, впрочем, и всегда.

Богатырский конь прянул вперед лихой золотистой молнией. Замелькали, сливаясь в стену, зеленые с желтизной деревья, запел, загудел под копытами сухой суглинок, мелькнуло что-то праздничное, ало-рыжее. Вековая рябина стерегла опушку, за которой тянулась испятнанная серыми и красноватыми валунами чуть холмистая равнина. Отсюда рукой подать и до Валунной степи, где и сошлись лютые асилаки с вступившимися за людей волотами. Века прошли, а камни, что метали друг в друга разъяренные великаны, так вдоль Сажих гор и лежат. Памятью и предостереженьем.

За очередным, не то девятым, не то десятым, поворотом тракт опустел. Ни крестьянских телег, ни соляных обозов, ни купеческих караванов. Только выбитая тысячами копыт земля, высокое ясное небо да пологие неотличимые друг от друга холмы по правую руку. Вроде и скачешь, а вроде и на месте стоишь.

– Рысью, – велел Алёша разогнавшемуся приятелю. – Подумать надо.

«Думай… – смилостивился Буланко. – Только на месте мы уже. Видишь?»

Замаячившая справа одинокая плоская скала и впрямь напоминала обтесанное лезвие каменного топора, но была слишком велика даже для асилака. За каменной громадой синел знаменитый Балуйкин лес. Вглубь его по доброй воле никто не совался, но Всеславским трактом народ ездил исправно, и припомнить, чтоб из чащобы вылезало что-то непотребное, китежанин не мог. Тих был Балуйкин лес до глухоты, только тишина подчас страшит сильней рева и грохота.