Богатырь глянул на небо и на жмущуюся к ногам Буланыша полуденную тень. Мальчишки-грибники, суля, что до места он доберется в сумерках, не врали и не путали. Просто дивокони куда резвей и выносливей обычных.
Сбоку противно загудело, и Алёша не глядя, на лету, сбил изготовившуюся угоститься лошадиной кровушкой кощейку[34], после чего взялся за успевшую отощать суму. Горячего китежанин не пробовал аж с Закурганья, и винить в том было некого. Поиски огнедышащего рогача затянулись до безобразия, а опоздание грозило сорвать встречу с братом, о котором Охотник знал лишь, что тот в урочный час объявится возле Асилакова топора. Разминешься – потом ищи-свищи. Время поджимало, и Алёша гнал, как мог, почти не спал, ел на ходу и в итоге остался с вообще-то любимой, но все равно обрыдшей вяленой зайчатиной да сухарями.
Заявиться первым и обождать всяко лучше, чем завалить порученное, а княжий венец с башки не свалится, нету того венца… И всё же Алёша задним числом пожалел, что перед переправой через Топырь-реку не завернул на постоялый двор, с которого так вкусно пахло свежим хлебом. Ставить растосковавшееся по щам да каше брюхо вперед долга Охотника не годится, но ведь при известной сноровке можно успеть и то, и это.
– Потом. Наперед – дело.
Уж каков есть.
Был бы дельный, не сунулся б в эти худовы развалины, не стал бы дразнить прежде времени нечисть, не позволил бы Аленке спалить поганую книгу. И откуда только в Старошумье взялась эдакая дрянь? Рубить гулей не штука, а коли б у берези засел не патлатый недоучка, а вошедший в полную силу опир?
– Спасибо, дружок. Давай-ка за скалу.
Явил бы он такую осторожность, если б отправился на встречу прямиком из Великограда, минуя Старошумье? Вряд ли. Предусмотрительность на ровном месте впору не Охотнику, а воеводе или князю, да не простому, а великому. Мелькнувшая мысль показалась забавной, но времени обдумать ее не хватило – из леса выехал кто-то крупный и тяжелый в китежанском распашне и на в самом деле странном коне. До громадин, возивших тех же Добрыню с Чурилой, этому пего-крапчатому было далеко, ростом он уступал даже Буланышу, но казался куда кряжистей, а под блестящей шкурой проступало что-то вроде лоз, словно бы оплетавших могучее тело. Ни опасным, ни мерзким это не казалось, но удивление вызывало.