А еще в них была надежда на что-то — странное выражение, которого я никогда раньше не видела.

Несколько секунд, больше для того, чтобы отвлечься от страха, я пыталась разобрать фон начальника на составляющие, понять его настроение. А потом неожиданно для себя спросила:

— Что значит «присвоить»?

Дрейк вздрогнул. Секунда, и его глаза затопило торжество.

Он молчал и улыбался. Улыбался так, будто вытянув сложнейший экзаменационный билет, я сумела дать единственно правильный ответ.

— Ты все узнаешь в свое время. А сейчас, пока еще есть свободное время, иди за своим котом. Мне нужно вернуться на совещание.

Он обернулся уже у двери.

— Бернарда, прими ее. Ты должна это сделать.

Дверь закрылась.

Мне не нужно было объяснять, что значит «ее»: сущность, часть себя, ту самую древнюю всезнайку.

Прими….

Слиться с чужим, который давно перестал походить на человека?

Это мысль заставила содрогнуться.

* * *

Грязнобокий троллейбус неспешно катился по дороге, периодически останавливаясь и хлопая дверями, впуская клубы холодного воздуха и припорошенных снегом пассажиров.

— Куда!? Что, не можете уступить дорогу пожилой женщине?

— Да вы мне выйти сначала дайте!

— А что вы тянули до последнего?…

Кто-то бубнил, толкался, неприязненно и зло смотрел на меня — молодую эгоистку, не желающую уступить теплое насиженное место старшим. Менялись руки на поручне: с морщинистых на гладкие, с гладких на мозолистые с грязными ногтями и снова на морщинистые.

Приют находился в конце пустынной неприветливой улицы за бетонной стеной, сплошь изрисованной граффити.