— Не понимаю, — качнул я головой, в пятый раз пробежав глазами куцый текст. Ожидаемо — новых слов в нём не прибавилось. — Нам нового особиста присылают?

— Если бы, — Адмирал, вот ты морда японская! С таким покерфейсом тебе в азартные игры идти надо было, а не на флот — давно бы без последних резинок в трусах оставил бы всех катал. — Особый отдел только улыбаются и вежливо соскакивают с предложенной темы разговора. Кадры тоже не в курсе.

Я вновь потёр переносицу.

— Господин Адмирал… Разрешите вопрос не по теме?

— Задавай, — благожелательно кивнул директор, прикуривая вторую сигарету от окурка первой.

— Спасгруппа — это хорошо, конечно, но — не маловато ли нас?

— Мало, — сходу согласился начальник Школы. — Но ничем помочь не могу.

— Жаль… Я здесь ещё нужна?

Японец отрицательно качнул головой:

— Беги на занятия, только секретарю напомни, чтобы учебную часть уведомила.

— Будет сделано, — козырнув, развернулся по-уставному и как можно скорее покинул кабинет.

***

— Нипонял… — хором протянули мы со Свирью, а Тихоня даже на секунду отвлеклась от избиения младенца в лице Спики. Только Мутсу, ведущая у нашей группы занятия по рукопашке, не удивилась.

У дорожки, ведущей околотками к Школе от используемого штрафниками полигона, стояла небольшая компания девушек. Грейс, Шин, Катарина — их не узнать невозможно, а последние две только смутно запомнились. Насколько помню, обе — аватары не то эсминцев, не то лидеров эсминцев.

— Группа-а-а, стойсь! — скомандовала Влада, а когда мы выстроились перед ней, девушка, сцепив пальцы в замок за спиной, прошлась перед новенькими. — Итак, граждане алкоголики, хулиганы и тунеядцы… Хм… Нет, это из другой оперы. Хотя что-то и как-то есть, определённо.

Развернувшись на пятках, инструктор двинулась в обратную сторону:

— Новенькие! Если вы считаете, что вас запихнули к штрафникам в силу вашей психологической неустойчивости, невозможности работать в команде или по какой-либо иной причине — уверяю: вы ошибаетесь. Всё гораздо хуже.

Чуть качнувшись вперёд, краем глаза заметил, как побледнела Гнейзенау, распахнула глазищи Муракумо, и только Дельфин осталась спокойна.