Прибой медленно нес Гаррисона мимо оконечности северного волнолома: стены из валунов и камней, поднимающейся на двадцать футов над водой подобно испещренному серыми и черными пятнами крепостному валу. Гаррисону нужно было не только обогнуть конец волнолома, но и проплыть в сторону суши против течения. И он решительно поплыл. Интересно, с чего он взял, что это будет проще простого? Тебе уже почти семьдесят один год, сказал он себе, огибая каменный конец волнолома, освещенный огнями створного знака. И чего ради ты вздумал разыгрывать из себя героя?

Однако в глубине души Гаррисон понимал, чего ради он это делает: им двигала глубокая убежденность, что собака должна быть свободной и правительство не вправе рассматривать ее как свою собственность. Раз уж мы зашли так далеко, что позволяем себе творить подобно Господу нашему Иисусу Христу, то должны научиться поступать так же справедливо и милосердно, как Он. Именно это Гаррисон сказал Норе и Трэвису – и Эйнштейну – в ту ночь, когда был убит Тед Хокни, и адвокат искренне верил в каждое сказанное им слово.

Соленая вода щипала глаза, затуманивала зрение. Вода попала в рот, разъедая язву на нижней губе.

Преодолевая встречное течение, Гаррисон обогнул волнолом. Теперь его невозможно было заметить из гавани. Подплыв к каменной стенке, он уцепился за первый валун, до которого сумел дотянуться, и повис, собираясь с силами, чтобы выбраться из воды.

За время, прошедшее после побега Норы с Трэвисом, Гаррисон очень много размышлял об Эйнштейне и еще больше укрепился во мнении, что держать в неволе такое высокоразвитое невинное существо было проявлением величайшей несправедливости, несмотря на то что узником была собака. Гаррисон посвятил свою жизнь торжеству справедливости, что стало возможным благодаря законам демократии и свободам, основанным на этой справедливости. Если мужчина, имеющий идеалы, решает, будто он слишком стар, чтобы рисковать всем ради того, во что он верит, тогда он уже не мужчина, имеющий идеалы. Да и вообще не мужчина. Эта жестокая правда заставила Гаррисона забыть о возрасте и подвигла на ночной заплыв. Забавно, что его служению идеалам в течение стольких лет пришлось пройти проверку на прочность из-за собаки.

Но какой собаки!

И в каком дивном новом мире мы живем, подумал Гаррисон.

Генная инженерия должна быть переименована в генное искусство, поскольку каждое произведение искусства является актом творения и никакой акт творения не может сравниться с созданием разумного существа.

Ощутив второе дыхание, Гаррисон выбрался из воды на отлогий край северного волнореза и начал пробираться по камням к берегу. Волны бились о его левый бок. Гаррисон запасся водонепроницаемым фонариком, который предусмотрительно прикрепил к плавкам. И теперь, освещая себе дорогу, он осторожно ступал босыми ногами, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях и не сломать лодыжку.