И чем меньше Алена боялась, тем больше сил давал ей Лес, побеждая природную робость, пробуждая придавленное светской условностью и строгими родителями природное происхождение. Все ближе и ближе, сначала краснея и дрожа всем телом, потом увереннее, присаживалась она к Альфонсо на привале у костра, все чаще и откровеннее глядела в его сторону совершенно определенным взглядом.

Феликс тоже смотрел на Альфонсо совершенно определенным взглядом, только далеким от старого, доброго любовного влечения, а полный старой, доброй ревностной ненависти. И это было плохо.

– Еще прикончит меня, – думал Альфонсо, пытаясь отстраниться от принцессы, избежать якобы случайных прикосновений, найти себе занятие, лишь бы рядом с ней не сидеть. Убить в Лесу кого-то – проще некуда, Лес любит убийства, он питается ими, и спокойно спрячет труп, сохранит тайну смерти до конца веков, и никто никогда не узнает, что Орден света загнулся по тому, что главного (и единственного, пока) его основателя прикончил ревнивый друг из-за женщины, которую тот даже не любил. Сам Альфонсо так бы и сделал, будь он на месте Феликса, по этому и подразумевал такую возможность. Позже он узнал от самого источника такой опасности, что был очень недалек от истины – Феликс почти собирался прикончить Альфонсо уже в конечной точке пути, но не сделал этого. Почему? Потому что в приступообразных проблесках разума вспыхивала мысль, что это бесполезно – принцесса не достанется никому из них, по этому просто ходил, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от отчаяния, злобно сжимая зубы до ломоты в челюсти. Принцесса с каждым днем становилась все грустнее и молчаливее, по ночам, стараясь делать это бесшумно, плакала по своей любви, которую неумолимо отбирало пролетающее вихрем время. В итоге поход скатился к походу трех угрюмых, молчаливых и грустных путника, которые вечером смотрели на костер и в тишине пережевывали каждый свою боль. Кроме Альфонсо, конечно, тот пережевывал свои опасения. А хотя боль тоже – что стало с его Иссилаидой в этом осажденном замке? По идее, ее не должны были бы тронуть враги – она не вельможа и не королевская кровь, но война есть война. Тем более, она беременна. Как там ребенок?

Алене про змей не сказали – накормили фиалкой, отчего у нее онемела челюсть и пропали тактильные ощущения, сказали идти след вслед, а поскольку зверобоя в месте выхода на дорогу было хоть отбавляй, то на шевелящуюся не по ветру траву можно было даже не смотреть.

Солнце скинуло одеяло тьмы и облило Стену города своим светом, обнажив страшную правду. Черные птицы селились и здесь, по этому прямо над городскими воротами стекали на вниз землю ручейки крови, лежала под Стеной половинка человека, больше похожего на огромный кусок кровавого фарша с двумя белыми пятнами глаз в области головы. Феликс спрятал голову принцессы у себя на плече, заставив ее отвернуться, а Альфонсо затрясло: словно только вчера вылез он со Стены, словно прямо сейчас слышит он этот жуткий гул, проникающий в самую душу и выворачивающий ее на изнанку. С грохотом опустили подъемный мост, вереница телег, всадников и пешего люда потянулась в город, стараясь не смотреть на итоги кровавой кормежки Черных птиц, отводя взгляд в сторону.