Говорит дэв, чьи политические взгляды устарели тысячу лет назад.

– Хорошо, – соврала она.

Нари не собиралась расставаться со своим единственным осведомителем, но и ссориться ей не хотелось. Она опустила в блюдце последний осколок.

– Стекла больше нет.

Он криво усмехнулся.

– В следующий раз найду менее разрушительный способ повидаться с тобой.

Он потянул руку.

Нари не пустила. Она держала его за левую руку – именно на ней была выведена летопись его жизни в рабстве. Теперь она понимала, что значат мелкие черные черточки, спиралью отходившие от его ладони, как улиточная раковина, огибавшие запястье и исчезавшие под рукавом. Она потерла большим пальцем черточку у самого основания ладони.

Дара помрачнел.

– Вижу, твой новый друг рассказал тебе, что это означает.

Нари кивнула, стараясь не выдать своих чувств.

– Сколько… где они заканчиваются?

В кои веки Дара не стал отпираться и просто ответил:

– Они тянутся до плеча и по всей спине. Я прекратил считать на восьмой сотне.

Она сжала его руку и через минуту выпустила.

– Ты многого мне не рассказываешь, Дара, – тихо сказала она. – О рабстве, о войне… – Она поймала его взгляд. – О восстании против Зейди аль-Кахтани, которое ты возглавил.

– Знаю. – Он опустил взгляд и покрутил кольцо. – Но я не соврал королю – по крайней мере, об этом не соврал. То, что мы видели с тобой вместе, – единственное, что я помню о рабстве, – Дара прочистил горло. – Этого было более чем достаточно.