Гасан нахмурился.

– Что ты делал в лазарете в ночной час, Ализейд?

– Какая разница, что он там делал, аба? – отмел Мунтадир отцовский вопрос. – Я же говорил тебе, что он будет выгораживать ее. Он так втюрился, что даже сам не понимает. Он, наверное, и вправду верит в ее невиновность.

– Я не втюрился, – огрызнулся Али, оскорбленный таким предположением. Дождь забарабанил по крыше сильнее, вторя его учащенному сердцебиению. – Я видел то, что я видел. И слышал. И да, она невиновна. И я буду кричать об этом на всех улицах города, если вы вздумаете ее казнить.

– Давай, вперед! – воскликнул Мунтадир. – Это будет не первый раз, когда ты позоришь нас на улицах!

Гасан вскочил на ноги.

– О чем вы говорите, черт бы вас побрал?

Али не мог ответить. Он чувствовал, как теряет контоль. Дождь лупил по стеклу у него над головой. Вода была одуряюще близка.

Мунтадир жег его взглядом, в котором так отчетливо читалось предупреждение, как будто он произнес слова вслух.

– Двадцать один солдат мертв, Ализейд. Несколько бились, защищая меня, до самой смерти. Остальные умерли потому, что пришли спасать твою жизнь. – Он моргнул, и его темные ресницы смочили слезы. – Мой лучший друг, возможно, скоро пополнит их число. И будь я проклят, если позволю какой-то двуличной подстилке из Нахид выйти из этого чистенькой, потому что твоим словам нельзя доверять, когда дело касается шафитов.

Угроза повисла в воздухе. Али сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить бурю эмоций, бушевавшую внутри.

Металл заскрежетал у них над головами. Потолок дал течь.

Гасан поднял голову, и впервые в жизни Али увидел в лице отца неподдельный страх.

Крыша обвалилась.

Вода пробила стеклянный потолок, и медные рейки вместе с кусками стекла разлетелись по всему лазарету. Хлынул ливень, омывая кожу Али и успокаивая его ноющие раны. Краем глаза он увидел, что Мунтадир и его отец успели укрыться под уцелевшим фрагментом крыши. Отец был невредим. Шокирован, но хотя бы цел.

Чего нельзя было сказать о его брате. По лицу Мунтадира капала свежая черная кровь – осколок стекла, видимо, вонзился ему в щеку.

– Ахи, прости меня! – Али смешался от чувства вины и непонимания. – Я не хотел этого, не хотел причинить тебе боль, клянусь!

Но его брат не смотрел на него. Мунтадир отсутствующим взглядом обвел разрушенный лазарет, посмотрел на проливной дождь и разбитый потолок. Прикоснулся к порезу на щеке.

– Нет… это мне жаль, Зейди. – Мунтадир вытер кровь с лица концом своего тюрбана. – Рассказывай абе любую правду, какую захочешь. Постарайся хорошенько. – Он плотно сжал губы. – Я больше не буду тебя выгораживать.