Но Каве не мог сказать такого вслух. Если он выскажет Мунтадиру все скопившиеся у него обвинения, дело кончится тем, что Каве самого объявят сообщником Афшина и одна из стрел, вынутых из спины Джамшида, проткнет его сердце. Старший сын Гасана аль-Кахтани был неприкасаем. Соплеменники Каве слишком хорошо знали, как беспощаден король к тем, кто угрожает его родным.

Такой урок Каве не забудет никогда.

Но в эту минуту ему нужно было избавиться от Мунтадира: каждая секунда промедления была дополнительной секундой страданий для Джамшида. Он откашлялся.

– Эмир, не будете ли вы так любезны передать это имя вашему отцу? Я бы не хотел откладывать лечение моего сына дольше, чем необходимо.

– Да, конечно, – Мунтадир смутился. – Мне… очень жаль, Каве. Пожалуйста, дай мне знать, если его состояние как-то изменится.

О, думаю, ты и сам об этом узнаешь. Каве подождал, пока за Мунтадиром не захлопнется дверь.

В свете факелов охапки свежего хвороста и ящики с осколками стеклянной кровли отбрасывали на стены полуразрушенного лазарета дикие тени. Пациентов Нари переместили на время ремонта в другое место, и сама она была далеко, на встрече со жрецами Великого храма – Каве знал, что это затянется надолго. Он специально выбрал момент. Каве не хотел, чтобы ее заподозрили в том, что он сейчас сделает.

Из-за пояса он вынул небольшой железный ножик, больше похожий на скальпель, чем на клинок, рукоятка которого для безопасности была обмотана во много слоев льняной тканью. Каве сделал аккуратный надрез в окровавленной тунике Джамшида и разорвал ткань над его левой лопаткой, обнажая маленькую черную татуировку.

С первого взгляда это была ничем не примечательная татуировка: три спиралевидных иероглифа, четкие и неприхотливые линии. Среди Дэвов многие мужчины, особенно в Зариаспе, глухом уголке Дэвастана, откуда были родом Прамухи, до сих пор принимали участие в давнем обычае, с гордостью нанося на свою кожу символы своего рода и касты. Это был способ почтить свою родословную: отчасти суеверие, отчасти дань моде. Сами же иероглифы уходили своими корнями в такую древность, что никто уже не мог их расшифровать. Любимые, но бесполезные символы.

Метка Джамшида не была бесполезной. Она была выжжена у него на коже матерью считаные часы спустя после его появления на свет и все эти годы служила самой надежной защитой его жизни. Его анонимности.

Но теперь она убивала его.