Когда Макквин выехала на лужайку, а потом опять на дорогу, заднее колесо мотоцикла вырвало слой травы – прямо как она очищала ладони от засохшего клея «Элмер» в третьем классе. «Триумф» накренился, и она почувствовала, что вот-вот уронит байк и под его весом разобьет себе ногу.

Однако ее правая рука вспомнила что делать. Она дала байку еще больше газу. Двигатель загремел. Байк выскочил из крена, как пробка, которую толкнули под воду и отпустили. Резина нашла дорогу, и «Триумф» помчался прочь от камер, микрофонов, Табиты Хаттер, Луи, ее коттеджа и прочего благоразумия.

Дом сна

Вейн не мог заснуть, а занять ум ему было нечем. Его тошнило, но желудок оставался пустым. Ему хотелось выбраться из машины, однако он не знал, как это сделать.

У него появилась мысль вытащить один из деревянных ящиков и ударить им по окну, надеясь разбить стекло. Но ящики, когда он тянул их, не открывались. Вейн сжал кулак и изо всех сил обрушил его на стекло. Волна трепещущей колющей боли вспыхнула в его костяшках пальцев и в запястье.

Боль не отпугнула мальчика, а только сделала его более отчаянным и безрассудным. Он отвел свою голову назад и ударил черепом о стекло. Казалось, что кто-то приставил к его лбу трехдюймовый железнодорожный костыль и ударил по нему серебристым молотом Чарли Мэнкса. Вейн съежился на заднем сиденье. Ощущение было таким же ужасным, как падение с длинного пролета лестницы – внезапное ошеломительное погружение в темноту.

Его чувства тут же вернулись к нему. По крайней мере, ему казалось, что тут же, хотя на самом деле, возможно, через несколько часов. Точнее, через три часа. Однако каким бы ни был этот срок, когда его зрение и мысли прояснились, он нашел свое спокойствие восстановленным. Его голова была заполнена вибрирующей пустотой, словно кто-то несколько минут назад сыграл на фортепьяно завершающий аккорд, и эхо его уже угасало.

Сонливая леность – даже довольно приятная – незаметно овладела им. Ему не хотелось двигаться, кричать, планировать, плакать и тревожиться о том, что случится дальше. Его язык мягко тыкал в нижний передний зуб, который шатался и имел привкус крови. Вейн не помнил, чтобы сильно ударялся о перекладины головой и при этом едва не выбил зуб из десны. Нёбо покалывало от прикосновений языка. Оно ощущалось шершавым и песочно-перечным. Это не особенно заботило его, но было достаточно заметным.

Когда он начал шевелиться, то просто вытянул руку и поднял с пола игрушечную луну. Она была гладкая, как зуб акулы. Ее форма напомнила ему особую отвертку, которую мать использовала для ремонта мотоцикла. Кулачковый ключ. Луна тоже была ключом к воротам в Страну Рождества. И тут он ничего не мог поделать. Луна восхищала его. Никакая вещь не была способна преодолеть это восхищение. Словно смотришь на красивую девушку, в чьих волосах запутался солнечный свет. Словно заметил оладьи и горячий шоколад перед трещавшим огнем. Восхищение – это одна из фундаментальных сил бытия; почти как притяжение.