– Он убил Хупера, – сказала она, и это показалось пощечиной.

Вейн содрогнулся.

– Хупер погиб, сражаясь за тебя. Ты тоже должен сражаться.

Хупер. Казалось, он не думал о нем годами. Вейн вспоминал его теперь – большие и печально вопрошающие глаза на косматом лице йети, вонючее дыхание, теплый шелковистый мех, глупое веселое… и то, как он умер. Хупер укусил Человека в противогазе за лодыжку, а затем мистер Мэнкс… затем мистер Мэнкс…

– Мама, – сказал он внезапно. – Я думаю, что заболел. Мама, я думаю, что отравлен изнутри.

– Ах, детка, – воскликнула она.

Вик снова заплакала.

– Ах, детка! Держись, мой милый. Я уже еду к тебе.

Глаза Вейна защипало. На миг мир помутнел и раздвоился. Это удивило его. Он почувствовал желание заплакать. На самом деле никакой печали не было – только воспоминание о печали.

Скажи ей то, что она может использовать, – подумал мальчик. Он подумал это снова, но на этот раз медленнее и задом наперед. – Использовать. Может. Она. Что. То. Ей. Скажи.

– Я видел бабушку Линду, – выпалил он. – Во сне. Она говорила все запутанно, но речь шла о сражении с ним. Только это трудно сделать. Все равно что поднять большой камень маленькой ложкой.

– Что бы она ни говорила, делай это, – произнесла мать. – Попытайся.

– Да, я буду. Мама, есть кое-что еще…

Его голос задрожал от внезапной настоятельности.

– Он собирается отвезти меня посмотреть…

Но Мэнкс протянул руку в заднее купе машины и выхватил телефон из его руки. Длинное тощее лицо мужчины пылало. Вейн заметил, что в его глазах сверкнула досада. Казалось, он потерял хороший карточный расклад, с которым хотел победить.

– Ладно, мило поболтали, – сказал Мэнкс веселым голосом, который не соответствовал взгляду.

Он захлопнул дверь перед лицом Вейна. Как только это произошло, в машине будто отключили рубильник. Мальчик рухнул обратно на кожаные подушки, чувствуя себя усталым и обессиленным. Его шея ныла. В висках пульсировало. Ему казалось, что он был расстроен дюжиной факторов. Голос матери, звук ее плача, воспоминание о Хупере, кусавшем Бинга и умиравшем, встревожили Вейна и вызвали нервную дрожь в его животе.