Так и повелось, что сестра Короля (еще до того, как он стал Королем, и до того, как она достигнет возраста десяти и еще семи лет) должна удалиться в женский монастырь, но эта сестра не ушла. Пусть уродки, какие никакому мужчине не нужны, становятся божественными сестрами, говорит она. Зачем мне отталкивать от себя мясо, супы и хлеба, чтобы есть просо и пить воду вместе с озлобленными неприглядными собаками да ходить в белом до конца своих дней? Ни один мужчина так и не ответил ей, в том числе и ее отец. Эта принцесса забыла, что была принцессой, и стала вести себя как принц. Наследный принц. Она скакала верхом, билась на мечах, забавлялась с луком, играла на лютне, развлекая отца и пугая мать: та за долгие годы вполне нагляделась на то, что случается с женщиной, проявлявшей свою волю. Даже принцессой. «Отец, отправь меня к женщинам-воительницам в Увакадишу или пошли заложницей в какой-нибудь двор на востоке, и я буду твоим лазутчиком», – говорит она ему. «Что мне следовало бы сделать, так это отправить тебя к какому-нибудь принцу, кто раздолбает твою твердолобость до мягкотелости», – говорит он, а она в ответ: «Но, великий Король, готов ли ты к войне, которая разразится, когда я убью этого принца?» А он говорит: «Нет у меня никакого желания посылать тебя ни в Увакадишу, ни в восточные земли», – а она в ответ: «Я знаю, милый отец, только зачем позволять этому останавливать тебя?» Она быстра умом и на язык остра: человек с севера такое принял бы за дар, какой лишь мужчине достается, да и сам Король не раз ей говаривал: «Насколько ж ты больше подходишь мне как сын, чем этот вот».

Ведь тут – истина. Прежде чем стать Квашем Дара, был он пуглив, злопамятен и долго вымещал злобу по мелочам. Но глупцом он не был. Тогда Лиссисоло предложила: «Подумай о возвращении Увакадишу Южному Королю, отец», – после того, как старейшины заявили на открытом суде, что мудрость Короля в том, чтобы после войны сохранить все останки и не пощадить ни единого врага, иначе тот сочтет его слабым. «Для нас он пустышка, – сказала она. – Ни хороших фруктов, ни чистого серебра, ни сильных рабов не поступает оттуда, почти одно сплошное болото. К тому же там столько семян бунта посеяно, что он все потеряет, нам даже и пальцем шевельнуть не придется». Король кивал на такую глубокую мудрость и говорил: «Насколько же больше ты подходишь мне как сын, больше, чем этот». Между тем Кваш Дара проводил дни и ночи, отвергая пятьдесят женщин, что сказали «да», с тем чтобы снасильничать и убить одну девушку, что сказала «нет». Или хлестал кнутом любого приятеля, любого принца, кто побеждал его в скачках, и требовал, чтобы эту лошадь зажарили. Или, бывало, говорит отцу при всем дворе: «Боги нашептывают мне, но скажи мне, отец, правду: ты скоро умрешь?» И говорит он все это потому, что многие вокруг убеждают его, мол, он самый красивый и самый мудрый из людей.