Соголон смотрела на меня так, будто она только что все разъяснила. Я едва не кивнул, считая, что, должно быть, я дурак, раз по-прежнему не понимаю этого. С тем бы я и остался.
– Ваш мальчуган – предсказанный убийца, что погубит Короля? – выпалил Мосси прежде, чем я успел сказать то же самое. – Вы хотите, чтоб мы нашли мальчишку, кому какой-то идиот уготовил в судьбе самое поганое преступление, какое только совершить можно. Даже вот эта наша болтовня уже есть измена.
Он по-прежнему оставался верен своей службе, даже сейчас.
– Нет. До этого еще, по крайней мере, лет десять, если это правда. Плохой раб и дурная любовница? Зачем, по-вашему, он просит увезти его в Мверу, откуда ни один человек не возвращался живым? И в Го, какого никто из людей вообще не видел? Убийца королей означает убийцу порочной линии, какую отвергли боги, иначе зачем бы Король-Паук так сблизился бы с палачом богов? Малец не за тем тут, чтоб Короля убивать. Он и есть Король.
Мы с Мосси оба застыли в молчании, причем префект был поражен больше моего. Я обратился к Соголон:
– Ты этого принца доверила женщине, что продала его, как только случай подвернулся.
Соголон встала спиной к окну.
– Люди во всем предать способны. Что тут поделаешь?
– Расскажи нам про этого мальца. Мы обязательно найдем его.
Вот что поведала нам Соголон в комнате. Девочка стояла в дверях, будто на страже. А потом в комнате оказался старец, хотя ни я, ни Мосси не помнили, когда он прошел мимо девчонки. Вот история, что поведала Соголон:
Когда барабанщику-эве[47] нужно передать тебе вести, хорошие или плохие, он плотно затягивает на теле лямки барабана и настраивает голос на высокий или на низкий тон. Щипком, высотой звука, ритмом ударов передается сообщение, слышное одному лишь тебе, если тебе оно и предназначено. Так что, когда Басу Фумангуру писал петицию и решал, что, во-первых, пошлет ее на рынок, во-вторых, во Дворец Мудрости, в-третьих, в зал Совета старейшин и, в-четвертых, Королю, он, как правило, делал и пятую копию, чтоб послать ее – кому? Никто не знал. Только никто ведь и не рассылал петиции, никто не знал и о чем в них говорится. Он даже тем не говорил, кому писать собирался. Мы только то и знали, что мы сестры на службе у сестры Короля, совершавшей в западном зале возлияния земным богам, поскольку жили мы на земле, а боги небесные были глухи к нам. И доносился до нас звук барабана.
Манта. Гора в семи днях к западу от Фасиси и к северу от Джубы. Издалека, на взгляд воинов, странников, наземных пиратов, Манта была горой – и только. Утес, скала, кусты, камень, земля – и все это безо всякого порядка. Приходилось обходить гору сзади, а для того, чтобы попасть к горе сзади, нужен был лишний день пути, потом еще полдня надо было взбираться, чтобы увидеть восемь сотен ступеней, вырубленных в скале, словно боги создали их для прогулок богов. Во времена, более древние, чем ныне, Манта была крепостью, откуда войску был виден приближавшийся враг, тогда как врагу и в голову не приходило, что за ним следят. Таким образом, никому никогда не удавалось застать эту землю врасплох, и никто ее завоевать не мог. За девять столетий Манта превратилась из места наблюдения за врагами в место, где скрывали одного из них. Кваш Ликуд из старого дома Нету, еще до династии этого Короля, задумал сослать на Манту старую жену, как только возьмет себе новую, если та не родит ребенка-мальчика или дети ее будут некрасивыми. Перед самой Акумовой династией Король, когда его короновали, заточал туда всех братьев и племянников мужского пола, где те умирали или кто-то становился новым Королем, если Король умирал раньше. Потом пришла Акумова династия, и короли поступали так же, как до этого поступали их отцы. И Кваш Дара ничем не отличался от Кваша Нету. А Нету ничем не отличался от своего прадеда, который издал королевский указ, по которому перворожденная сестра должна была вступить в обитель «Божественного сестринства» в услужение богине безопасности и изобилия. Вот так и стало повторяться, что все короли следовали примеру Кваша Моки в нарушение истинной линии преемственности королей, отдавая корону сыну.