Я пристально глянул на него, но отвел взгляд, осознав, что, всматриваясь в него, заставляю себя лишь вглядываться в самого себя. И рассказал ему, откуда у меня волчий глаз.

– А я думал, что кто-то дал тебе в глаз, и он таким и остался, – сказал Найка. – Но вижу, что я и в этом виноват.

Он отвернулся. Я не мог ничего сообразить, что делать с раскаянием Найки, кроме как дать ему этим раскаянием по морде. Как же жалел я, что нет у меня кулаков Уныл-О́го, чтоб снести ему башку начисто! Об О́го я уже много долгих лун не вспоминал. Найка вновь рот раскрыл, да Аеси закрыл его.

– Слушайте, – шепнул он.

Тьму прорезали звуки: вот шаркнуло, вот запрыгало, побежало, через ограду перевалило, треща ветками. И на нас пошло. Никакого хлопанья никакими крыльями. Никакого хиханья-хаханья или шипения ребенка, не сумевшего не выдать себя. Один тараном врезал мне в грудь и сбил с ног. Потом еще один. Упершись мне в грудь коленом, глянул вверх, быстро втянул носом воздух и повернулся посмотреть на остальных, что устроили кучу-малу с Найкой и Аеси, вскрикивая, похрюкивая, повизгивая и цапаясь. Люди-молнии, мужчины и женщины. Я со счету сбился: и однорукие, и одноногие, и безногие, и такие, что вовсе без туловища ниже пояса. Все они набрасывались на Найку. Пара покрупнее, оба мужчины, пинками убрали Аеси с дороги. Найка вопил. Люди-молнии, мужчины и женщины, искали Ипундулу и прибегали к нему: он был их единственным желанием и целью, их тоска по нему была вечной. Я видел, как бежали они к своему владыке, безрассудные и голодные, но никогда не видел, что происходило, когда они наконец-то находили его.

– Они жрут меня! – вскричал Найка.

Он захлопал крыльями и выпустил молнию, какая сразила нескольких из них, но они всосали молнию, подкормились ею и сделались еще безумнее. Я вытащил оба топорика. Аеси знай себе виски сжимал да потирал их руками, но ничего не происходило. Люди-молнии муравейным холмиком выросли на Найке. Я сделал несколько шагов назад, разбежался, прыгнул, заскочил на спину одного и дождем осыпал его спину ударами. Левой, правой, левой, правой, левой. Пнул одного ногой и снес ему топориком полчерепа. Одна женщина-молния обвила рукой шею Найки, и я рубал ее по плечу, пока рука не отлетела. Они не хотели отпускать, а я не собирался останавливаться.

Невесть откуда взявшаяся нога пнула меня в грудь. Я пролетел по воздуху и плюхнулся на живот. Двое вскочили, бросаясь на меня. У меня оставался один топорик, и я выхватил нож. Один прыгнул на меня, я увернулся, и он растянулся на земле. С ножом в руке я перекатился обратно и вонзил нож ему в грудь. Вторая подбежала ко мне, но я крутанулся на земле и отрубил ей ногу. Она упала, и я снес ей полголовы. Люди-молнии по-прежнему наседали на Найку. Аеси выхватил из кучи двоих и отшвырнул их прочь, словно то были мелкие булыжники. Найке удавалось пока отбиваться от них, но самому нападать на них не получалось. Я опять подбежал к куче тел, вытащил одного за ногу и ударил ножом в шею. Еще один, кого я потащил, лягнул меня в живот, и я повалился на землю, воя от боли. Тут уж я обезумел. Аеси схватил еще одного. Я поднялся с топориком и нашел второй. Того, кто полз по груди Найки, чтобы присосаться к его шее, я рубанул прямо по затылку. Внутри всех их полыхали молнии, но они даже не отворачивались от него. Я замолотил топориком ему по голове и оттолкнул ногой подобравшуюся к Найке женщину. Она откатилась и тут же бегом побежала обратно. Я присел, взмахнул топориком и врубил его прямо над сердцем, когда она набежала на меня, а вторым рубанул ее по лбу. Я прорубался сквозь них, пока не добрался до Найки, всего искусанного и истекающего черной кровью. Последний, ребенок, запрыгнул Найке на голову и скрежетал на меня зубами. Молния высветила его глаза. Я воткнул нож прямо ему в горло, и дитя-молния свалился Найке на колени.