– Где люди-то? – недоумевал Найка.

– Возможно, они крылья твои увидали, – поддел Аеси.

– Или твои волосы, – не остался в долгу Найка.

– Может, вам лучше в буш на время удалиться пособачиться друг с другом? – спросил я.

Аеси буркнул что-то на мой счет, мол, забываю о месте своем в этой ловчей компании, мол, он, советник королей и лордов, мог бы бросить меня и вновь заняться своим настоящим делом: «Так что не забывай, неблагодарный волк, что это я спас тебя, вытащив из Мверу, потому как ни одному человеку не удавалось, забредя в Мверу, выйти оттуда».

– Они здесь, – сказал я.

– Кто? – спросил Найка.

– Люди. Никто не покинет селение без своей коровы.

Посреди одной группки хижин лежали, лениво жуя, коровы, а козы прыгали на пни деревьев и рассыпанные дрова. Подойдя к первой хижине слева от себя, я толкнул дверь. Внутри темень и никакого движения. Подошел к следующей, тоже оказавшейся пустой. Внутри третьей не было ничего, кроме тряпья, сухой травы на земляном полу, глиняных кувшинов с водой и свежего коровьего навоза у восточной стены, еще не высохшего. Когда я вышел, Найка собрался что-то спросить, но я поднял руку и вернулся обратно в хижину. Схватил за край большого ковра и откинул его. Маленькие девочки сдавленно вскрикнули: ладони матери зажали им рты. Дети ее лежали на полу, скорчившись, как нерожденные младенцы. Одна девочка плакала, глаза матери были на мокром месте, но она не хлюпала, вторая же дочь, сердито насупившись, не сводила с меня глаз. Такая маленькая, а такая храбрая, драться готовая. «Не бойтесь нас», – выговаривал я на восьми языках, пока мамаша услышала достаточно слов, чтобы подняться и сесть. Дочка вырвалась от нее, подбежала прямо ко мне и ударила ногой по голени. Другой раз я осадил бы ее, рассмеялся, по волосам бы погладил, но в этот я позволил ей пинать себя по голени и по икрам, пока не ухватил ее за волосья и не пхнул обратно. Заплетаясь ногами, она ткнулась в свою мать.

«Я выхожу», – сказал я, но мать пошла за мной.

Аеси одолжил Найке свой плащ. В этом селении, должно быть, слышали про Ипундулу, или он предположил, что людей охватывает ужас при виде любого человека с крыльями. Из своих хижин вышли еще мужчины и женщины. Один старик лопотал что-то едва разборчивое, что-то про того, кто ночью является. Но они услышали, как по дороге идут странные люди и среди них мужчина, белый, как каолиновая глина, вот они и попрятались. Прятаться они уже давно стали. «Ужас, говорят старики, раньше днем являлся, а теперь он ночью приходит», – говорил старик. Он походил на старейшину, очень напоминал Аеси, только был повыше, намного худее, носил серьги, сделанные из бус, а на затылке каску из глины в виде черепа. Храбрец, на счету которого было много убитых, он теперь жил в страхе. Глаза его двумя прорезями виднелись на лице, изборожденном морщинами.