– Келси!
Кинув на себя последний взгляд, она начала спускаться по ступеням.
Внизу она сразу увидела открытую дверь, ведущую в столовую. На столе стояли тарелки, но не толстые глиняные, а из хорошего фарфора, с голубым рисунком на белом фоне. Она коснулась края одной из них, и та оказалась гладкой.
– Вот и ты!
Келси обернулась и увидела Элиссу Рэйли, стоящую в дверях крохотной кухни, примыкающей к столовой. В одной руке она держала лопатку, а в другой тарелку. Мать показалась Келси уставшей.
– Вот, давай завтракай! – Она сунула тарелку в руки Келси.
– У меня сегодня совсем нет времени. Мне нужно торопиться к миссис Клемент; ее дочь выходит замуж и хочет какое-то невероятно
Келси взяла тарелку, чувствуя, как в голове встает на место очередной кусок картинки: ее мать была модисткой.
– Давай, давай! Ты тоже можешь опоздать!
Мать подтолкнула ее к столу, и Келси послушно уселась. Она чувствовала, что ее, словно отвязанную лодку, захватил поток новой жизни. Никто бы не узнал в этой женщине королеву Элиссу… потому что такой здесь не было, и не могло быть. Никогда еще Келси настолько не хотела есть; она лишь следила за тем, как ее мать снует по кухне, что-то постоянно перекладывая и время от времени скрываясь из вида за открытой дверью, которая, как Келси помнила, вела в холодную кладовую.
– Мне пора бежать, – заявила мать. – Обними меня.
Келси подняла на нее ошеломленный, полный злости взгляд. Вот еще, станет она обнимать женщину, которая столько всего натворила… а натворила ли? Внезапно Келси растерялась, чувствуя, как ширится внутри нее трещина, пропасть между миром, который она всегда знала, и этой кухней. Королева Элисса разрушила Тирлинг, но это была не королева Элисса. Возможно, женщина, стоящая перед ней, была тщеславна; Келси чувствовала, что они частенько ссорились из-за этого. Но она не разрушала королевств.
– Келси? – позвала мать, нахмурившись, и Келси поняла, что, похоже, какая-то часть ее мыслей отразилась на лице.
– Я знаю, что тебе не терпится переехать, Кел. Я тоже была такой в твоем возрасте. Но я буду по тебе скучать. Давай обнимемся?
Келси задумчиво посмотрела на нее, пытаясь отбросить мысли о прошлом прочь, или, по крайней мере, примириться с ним. Всепрощение никогда не входило в число ее добродетелей; слишком уж быстро она переходила от злости к обиде. Но ее разум настаивал на честном отношении, а, если по-честному, то ее мать никому не причиняла вреда. Могла ли Келси винить ее за ту, другую жизнь, если в этой она принимала не решения, а заказы на платья.