Ее ноги шли привычным маршрутом, и Келси особо не задумываясь дошла до конца этой улицы, повернула налево и оказалась на более широкой, в которой узнала Главный проспект. Вдоль него тянулись ряды лавок с привычными яркими вывесками: модистки, аптекари, сапожники, бакалейщики… но было какое-то отличие, настолько глубокое, что Келси сперва не могла его заметить, и просто шагала вперед, улетев мыслями далеко отсюда. Она обернулась направо и замерла без движения.
В витрине перед ней стояло множество книг.
Кто-то налетел на нее, и Келси на мгновение потеряла равновесие, но прохожий схватил ее за руку, удержав от падения.
– Простите, – бросил он через плечо на бегу. – Опаздываю на работу!
Келси молча кивнула и снова повернулась к витрине.
Книги были необычно разложены, а стеллажи составлены в форме пирамиды. Кэти заметила среди них знакомые –
Келси отступила на пару шагов, теперь внимательно следя за тем, чтобы не столкнуться с потоком людей, спешащих на работу, и разглядела еще один рукописный плакат, на этот раз висящий над входом в магазин.
«Копперфильд Букз» было написано на нем.
Магазин был закрыт; в зале, видном сквозь витрину, все еще было темно. Келси подошла к застекленной двери и попыталась заглянуть внутрь, но ей мало что удалось увидеть, потому что стекло в двери было специально затемнено. Она видела такое стекло в Мортмине, в спальне Красной Королевы, но ничего подобного до сих пор в Тирлинге не встречалось. Келси снова отступила и уставилась на витрину. Перед ней был книжный магазин. Ее любимый книжный магазин. Большая часть книг, стоящих на полках в ее спальне, была куплена именно здесь. Она любила приходить сюда воскресным днем.
Где-то за несколько улиц отсюда начали бить часы, заставив ее вздрогнуть. Было уже девять тридцать. Она опаздывает на работу, и как ни удивительно, укоренившаяся привычка заставила ее двинуться дальше; на работу она никогда еще не опаздывала. Она бежала по проспекту, придерживая сумку, чтобы та не билась о бедро, жестом, как она обычно делала с тех самых пор как закончила школу в семнадцать… и все же что-то здесь было по-другому, настолько по-другому, что… – Великий Боже, – прошептала она.