– А тебе бы это понравилось? – не дрогнув, ответила Волета.

– Не будь такой глупой.

– Да, я считаю двери. Не люблю блуждать и не люблю, когда мне морочат голову. А ты? Тебе нравится, когда ты не понимаешь, где находишься?

– Нет, но еще мне не нравится, когда люди у меня за спиной что-то бормочут.

Волета вскинула руки:

– Как скажешь. – Она указала на следующую дверь, мимо которой они прошли. – Семнадцать! Я ничуточки не понимаю причин твоей паранойи. Ты живешь в неприступной секретной крепости, которую охраняет армия послушных машин. По твоим словам, у тебя есть глаз в каждом окне и человек в каждом порту. Восемнадцать! Ты сидишь на самой вершине горы. Все, кто ниже, либо убеждены, что тебя не существует, либо в ужасе от мыслей о твоем существовании. Ну что я, или капитан, или кто-то другой можем сделать, чтобы навредить тебе? Девятнадцать!

– Я бы предпочла бормотание. Мне надо кое-куда заглянуть, прежде чем мы доберемся до яслей, – сказала Сфинкс и ускорила полет.

– Я буду очень зла, если не увижу сегодня молний! – крикнула Волета ей вслед.

Коридор сузился, потолок опустился, и общий гостиничный облик помещений, отмеченный скромными картинами в благородных рамах, лепниной и вездесущими розовыми обоями, внезапно сменился на более домашний. На обшитых деревянными панелями стенах висели силуэты в овальных рамах. Профили были довольно типичные: дети с выступающими лбами и маленькими подбородками, остроносые женщины и усатые мужчины. Только последний в ряду выделялся благодаря наличию рогов. Конверты, несколько кистей и красивая жестянка с маслом лежали на столике возле двери, в которую Сфинкс вошла без стука.

Сразу стало ясно, что они попали в личные покои Байрона. Комната была теплой и достаточно уютной, хоть и безоговорочно холостяцкой. Карточный столик стоял у пузатой печи. Красная куртка свисала со стула, который стоял перед трехногим мольбертом. На сиденье лежала палитра, и пятна краски сияли, как будто драгоценные камни без оправы на подносе ювелира. Модели кораблей заполняли полку, бумажные паруса раздувались на воображаемом ветру. В воздухе пахло заваривающимся чаем. Кто-то напевал себе под нос.

Байрон вошел в комнату с мокрой мордой и свисающими с плеч ремнями подтяжек. Он сразу перестал напевать и замер, вытаращив круглые глаза.

– О боже! – сказала Сфинкс. – Я не хотела застать тебя врасплох, Байрон.

Олень стряхнул оцепенение и несколько раз запнулся, прежде чем наконец-то выпалить:

– А она что тут делает?!

– Не груби.

– Это я грубый? Как вы можете меня в таком обвинять, если застигли неодетым в собственной комнате?