«Молчи! Пусть никто не узнает о верном способе приманить Лотарэ… Разве не чуешь, от него за версту несет раздором… Да и вам ли вершить судьбу ветрессы после года мучений во владениях болотника?»

Но прозрачный тонкий хрусталь уже переливался на свету, а губы щекотало потаенное откровение.

— От Либа в дар мне досталось кое-что… Разумеется, вы будете против его использования…

— Ветряной колокольчик! — ахнул верховный. — Все эти дни ты таскала его в кошеле?

Смущенная принцесса скрипнула подошвой сапога. То, как воспрял духом ее спутник, служило дурным знаком.

Кажется, Ветер ущелий смастерил игрушку для сестры сто лет назад… — продолжал он с азартом. — Почувствует ли Либ что-то, кроме смутной тревоги, когда раздастся звон? Или мелодия привлечет лишь Лотарэ, для которой и была вырезана вещица?..

— Хёльмвинд, постой… — Стремясь донести суть, принцесса попыталась перехватить его взгляд. — Избранница Давена Сверра не просто свяжет с ним жизнь, она останется здесь навсегда…

Но заманчивая идея настолько захватила верховного, что вытеснила угрызения совести. Пришлось Изольде воинственно закатать рукава и напомнить о долге перед ветрессой.

— Терновые чары не дадут Лотарэ покинуть пределы болот, пусть вызволять несчастную прибудет хоть целое войско! — мрачно пророчествовала она.

В ответ Хёльмвинд вытянул ладонь, хладнокровно отметая угрозы.

— Дай-ка…

— Ты же не обречешь на заключение не повинную ни в чем близняшку Либа? Это по меньшей мере нечестно!

— Пожалуй. Но жизнь не обязана быть справедливой, — возразил ветер с толикой сожаления. — Часто нам приходится жертвовать счастьем ради высшего блага. Мне не доставит удовольствия брак ветрессы с болотником, но, если иного пути, чтобы освободить Розу Ветров, нет…

— Ушам не верю! — с чувством воскликнула принцесса. — И это говорит старший верховный, красноречиво воспевающий свободу! Где она, когда речь касается чужих судеб? По какому праву ты навязываешь другим жертвенность, на которую идут лишь добровольно? Опомнись, Северный ветер, пока не стал таким же тираном, как ненавистный тебе Эйалэ, или угнетателем похуже!

От нещадности последних обвинений у нее самой защипало в глазах, но обида за Лотарэ не давала смягчиться.

Глубоко задетый Хёльмвинд изменился в лице. Чем угодно могла оскорблять его острая на язык колдунья, но и за сотню лет не нашла бы повода ранить сильнее. Голубые глаза сузились, речь заострилась, как ледяное лезвие, привычное вздымать снежные бураны.

— Что ты знаешь о наших традициях, человеческая принцесса, об укладе жизни ветров? Несколько легенд, пару веселых песенок? Приходилось ли тебе когда-нибудь думать о целом народе? Едва ли, ведь при одной мысли о собственном замужестве ты трусливо подалась в бега! А теперь смеешь упрекать меня в том, что я не забочусь о своей подопечной?!