Потом забрезжил серый свет. В нем стояли Клодия, ее отец и Аттия. Джаред потянулся к своей ученице, хотел окликнуть ее, но губы стали холодными и бесчувственными, как мрамор, тяжелый язык не ворочался.

– Я умер? – спросил он Тюрьму. Вопрос эхом разнесся по холмам, коридорам, по вековым галереям, затянутым паутиной, и Джаред понял, что он и есть Тюрьма, что он мечтает ее мечтаниями.

Он был целым миром, оставаясь при этом совсем крошечным. Он мог дышать. Сердце билось ровно, глаза смотрели зорко. Казалось, он избавился от невыносимой тревоги, от невыносимого бремени, которым, возможно, была прежняя жизнь. Теперь внутри его раскинулись леса и океаны, высокие мосты через расщелины, спиральные лестницы, ведущие в пустые белые камеры, где он родился. Он обошел этот мир, выведал его секреты и рухнул в его мрак.

Только он знал ответ на загадку. Знал, где находится дверь, ведущая Наружу.

Клодия услышала. В тишине статуя содрогнулась и позвала ее по имени.

Завороженно глядя на статую, девушка отшатнулась, но отец схватил ее за локоть.

– Я учил тебя ничего не бояться, – тихо напомнил он. – К тому же ты знаешь, кто это.

Статуя оживала прямо под взглядом девушки. Мраморные глаза стали зелеными, в них засветились ум и любопытство. Да, Клодия хорошо их знала.

Тонкое лицо наполнилось жизнью и больше не казалось бледным. Длинные волосы потемнели и заколыхались, плащ сапиента стал переливчато-серым. Он развел руки, и мерцающие перья сделали их похожими на крылья.

Он сошел с пьедестала и замер перед ней.