Затем из бесформенной пустоты донесся шум: тихие шлепки, как будто что-то билось, сопротивлялось, барахталось; жалкий, чуточку неприличный звук. Гарри стало неприятно: он словно подслушивал нечто тайное, постыдное.

И ему захотелось одеться.

Тотчас рядом возникла мантия. Он взял ее и надел: мягкая, чистая, теплая. Непостижимо – как она возникла из ничего в ответ на его желание…

Он встал, осмотрелся. Может, он попал в некую необъятную Кстати-комнату? Чем дольше он смотрел, тем больше деталей вырисовывалось вокруг. Высоко над головой в солнечном свете блистал огромный стеклянный купол. Это что, дворец? Все тихо, все неподвижно – если не считать странных шлепков и хныканья из тумана…

Гарри медленно повернулся, и с его движением мир словно бы рождался на глазах. Широкое, открытое, яркое, чистое пространство – просторнее Большого зала, под гигантским стеклянным куполом. Абсолютно пусто. Гарри здесь один, за исключением…

Он отпрянул, увидев, что там хнычет. Маленькое, голое, мерзкое, вроде младенца без кожи – оно, свернувшись комочком, содрогаясь, лежало под креслом, где его бросили и забыли, и боролось за каждый вдох.

Гарри боялся его. Оно крохотное, больное, хрупкое, но приближаться к нему неохота. И все же он стал медленно подходить, готовясь отскочить в любой момент. Подошел – но не мог коснуться. Что же он за трус такой! Надо успокоить несчастное существо. Но оно его отвращало.

– Ты ничем не поможешь.

Он обернулся. Прямо к нему, расправив плечи, бодро шагал Альбус Думбльдор в развевающейся темно-синей мантии.

– Гарри! – Думбльдор широко раскинул руки. Обе ладони – белые, здоровые. – Замечательный мальчик! Смелый, смелый человек! Давай пройдемся.

Гарри ошеломленно последовал за Думбльдором, который быстро уходил прочь от всхлипывающего младенца без кожи, к двум креслам поодаль, которых Гарри прежде не заметил. Думбльдор сел в одно, Гарри – в другое. Он пристально вглядывался в лицо старого директора. Длинные седые волосы, борода, сияющие голубые глаза, очки со стеклами-полумесяцами, крючковатый нос: все как он помнил. Но…

– Вы же умерли, – сказал Гарри.

– Я? Да, – как ни в чем не бывало подтвердил Думбльдор.

– Тогда… и я, значит, тоже?

– А! – Думбльдор улыбнулся шире. – Хороший вопрос. В целом, мой мальчик, я полагаю, что нет.

Они смотрели друг на друга, и старик по-прежнему лучезарно улыбался.

– Нет? – повторил Гарри.

– Нет, – ответил Думбльдор.

– Но… – Гарри инстинктивно ощупал лоб, но не нашел шрама. – Я должен был умереть… я же не защищался! Я дал ему себя убить!

– И это, – сказал Думбльдор, – насколько я понимаю, изменило ход вещей.