— Это ж язык Подземья… — опознал Щука резкую речь. — Слышать слышал — уж сколько времени то воюем, то торгуем, но сам им не владею.

— Мы допросили нескольких таких, — вмешалась Аделина. — Ведут себя как люди, в которых сидят нелюди, и говорят на нелюдском. И Щиты в голове, как вы и говорили.

— Есть у меня парочка со Щитами, — задумчиво сказала Жозефина.

— Так снять их — помрут и помрут, — равнодушно отозвалась графиня Альдскоу.

— Не могли бы вы заняться этим? Мне, увы, не хватает знаний.

— На днях я прибуду к вам, госпожа Жозефина.

— Щука, вы у себя?

— Да, считаем людей. Пока вроде никто, кроме карасевских, не пропал.

— Благодарю. — Жозефина завершила разговор, понимая, как тяжело дается Аделине поддержка сразу двух связующих нитей; окончание связи она ощутила как вздох облегчения от молодой графини. — Так что со столицей?

— Если вы призовете, то народ пойдет, — серьезно ответила Каталин.

…Тем паче что от соседей пришла весть: зима, дорог, считай, и нет почти, но, если надо, — мы готовы.

Зачерпнутая голой рукой горсть снега холодила кожу и возвращала ясность мыслям. Девушка наблюдала за парящими в выси Небесными Зверями, по лицу ее текли капли талой воды. Сердце словно замерло под грузом всего того, что произошло за последние дни, — пропажа Зверя и Фердинанда, появление Сержа, принесенные им вести, предстоящая война, — и сейчас Жозефина пыталась найти в себе покой, необходимый для принятия решений, и притом не погасить всех чувств. В них была ее сила, как и у любого целителя, и отказываться от этой силы было ни в коем случае нельзя: решение, принятое лишь разумом, вне сердца, не прошедшее сквозь его законы, было лучше вовсе не принимать. Лишь то, что принимается сердцем как верное, как правильное, следует воплощать.

Еще раз вдохнув полной грудью морозный, шуршащий воздух, она повернулась и шагнула в тепло дома, тепло очагов и сердец.

Едва стоило собрать военный совет, как в дом вбежал дозорный; и еще прежде, чем он появился в зале, Жозефина ощутила его страх и безмерное удивление.

— Госпожа, там у ворот корневик, вас просит!

Уже зная, кого она увидит, Жозефина поднялась на барбакан. В сгустившейся темноте стоял, помахивая белым платком, некто одетый в лазоревое, алое и канареечное, и он был знаком всем носящим цвета де Крисси.

— Господин Кандалик. Разумеется, — не слишком приветливо произнесла девушка.

Тонкий и гибкий, словно хлыст, он изобразил витиеватый поклон.

— Я пришел спеть балладу, посвященную вашей мудрости, о прекраснейшая из смертных! Позволите ли вы пасть на колени и вознести хвалу…