Парни, тихо подкравшиеся на стражу к двери госпожи, готовы были зажать уши, чтобы потом с чистой совестью говорить, что ничего не слышали, но им так и не пришлось этого делать — Жозефина всегда плакала молча.

Потому что собственная боль — вовсе не повод причинять ее другим.

Отец, не умея лечить, всегда терялся, когда маленькая Жози разбивала коленку, и спешно нес девочку к маме; а мама, улыбаясь, легким касанием рук исцеляла очередную ссадину и потом они вдвоем утешали папу, который пугался куда больше их обеих…

Яростно растерев лицо холодной водой из умывальника и заново расчесав костяным гребнем светло-каштановые кудри, Жозефина заплела их в косу как северянка, пропуская пряди снизу вверх, и, плавно сдвинув засов, распахнула дверь. Парни, сидевшие в трех шагах от двери и самозабвенно резавшиеся в кости, мгновенно вскочили, не иначе как магией успев подобрать и шесть костей, и стаканчик, и кожаный кошель, в котором все это хранилось.

— Берите палки и снимайте наконечники со стрел, — объявила она. — Продолжим занятия.

Если Зверь взлетел — охотиться на него нет никакого смысла: Небесный Зверь в небе — все равно что рыба в воде. Причем рыба очень сильная, быстрая, умная и созданная для боя.

Снова участвуя в общей удалой свалке, раз за разом наполняя грудь холодным воздухом, Жозефина испытывала некое отстраненное чувство, которое можно было бы назвать завистью, если б она только умела завидовать. Ей было грустно, что сейчас она не может ощутить этого дивного единения со Зверем, вертясь, пикируя и отбиваясь от наседающей толпы. Она улавливала ощущения Всадников, и оно ясным горным эхом отдавалось в ней — Зверь был и другом, и защитником, и оружием своего Всадника.

Частью него самого.

И как знать, чья душа появлялась на свет раньше…

После того как потеха закончилась, Жозефина отыскала оставшиеся от Фердинанда накопители и собрала Всадников и их Зверей.

— Вы чувствуете моего Зверя, старшего из вас?

Всадники разом кивнули, передавая ответ Зверей. Каталин медленно повторила слова своей Луны — вернее, преломила в человеческие слова пришедшее от мантикоры ощущение:

— Он далеко, он здесь и не здесь. Ему тяжело, он скучает и он сражается. Он собирается вернуться.

— Так давайте поможем ему.

Жозефина своей рукой начертила на очищенной от снега земле двора полиграмму ритуала: круг, внутри еще круг, пять линий, сходящихся к центру, а в нем — пятиугольник. На внешнем круге расположились пять накопителей, Всадники со Зверями встали на внутренний — каждая пара на своей линии, Жозефина в центре. Она напрягла, напружинила свой Узор, разворачивая его, прикасаясь к каждому участвующему в ритуале, беспощадно вовлекая все, что их связывало, — и долгая дорога, и пролитая кровь, и случившееся чудо, и пережитое горе, и беззаветная любовь и верность свивались прочнее корабельных канатов и якорных цепей, и сейчас Жозефина взывала к ним, овеществляла, заставляя всех ощутить дремлющее внутри единение — чтобы опереться на него и так послать объединенное усилие шестерых Всадников к шестому Зверю. Каждый, кто подошел бы к полиграмме, мог бы ощутить мощное напряжение Потоков, раскручивающийся вихрь Силы — но никого не было: Жозефина загодя позаботилась об этом, попросив всех без исключения быть в доме.