Юноша ждал затаив дыхание. Комната стала такой маленькой, что, расставив руки, он мог одновременно дотянуться до двух противоположных стен, как будто каждый фрагмент мира уменьшался до размера точки. Как минута на фоне бесконечности.

Венн посмотрел наверх.

До стеклянного потолка было слишком высоко. Со стороны казалось, что он сконцентрировался и направил на потолок весь свой гнев.

Гидеон пытался унять панику. Стены давили на его ладони. На него надвигались его собственные отражения. Рука к руке, лицо к лицу. Сотни Гидеонов сгрудились в толпу, их душил его страх: он задохнется, уткнувшись в свое же лицо. Его руки беспомощно скребли по собственным отражениям.

Он попытался развернуться, но это уже было невозможно.

Венн задрожал. Он побледнел и истончился. Его пальцы чуть удлинились. Глаза стали голубыми, как у птицы.

Он потерял какую-то часть себя.

Венн сел на корточки:

– Забирайся. Живо!

Гидеон легко и грациозно вскочил ему на плечи.

Венн встал и скомандовал:

– Толкай. Толкай сильнее!

Юноша напрягся. Его ладони упирались в стекло, но оно было твердым и непроницаемым, как лед. На секунду Гидеон прочувствовал ужас замурованного человека, страх младенца в утробе и цыпленка в яйце.

– Толкай! – закричал Венн.

Стены сдавили их.

А потом Гидеон услышал звук, от которого у него чуть не выскочило сердце. Мир треснул и рассыпался на осколки.

Сверху хлынула вода. Хлынула в его кошмар, в его орущий рот, в уши.

– Вы как? – тихо спросила Сара.

– В порядке, – ответил Уортон.