– Так. – Элизелд смиренно вышла из машины, и тишину аллеи разбил отрешенный двойной хлопок дверцами. – Обычные люди тоже видят толпу призраков у входа?

– Нет, – ответил Салливан. – Они видны только талантам, вроде нас с тобой.

Вдалеке, с северной стороны, Салливан разглядел установленные на темных холмах белые буквы «Голливуд», и в его уме слово расшифровалось как «святой лес»[63]. К югу, за нашпигованной надгробиями бугристой поляной, за далекими пальмами, виднелась задняя стена студии «Парамаунт», и там же, на водонапорной башне, над системой каналов кондиционирования воздуха, виднелся яркий красный логотип «Парамаунт».

– Идти… в ту сторону, – сказал Салливан, отправляясь в путь. Он посмотрел налево, припоминая, что где-то здесь, прямо у дороги, похоронен Карл Свитцер. Свитцер был «Алфалфой» из старых комедийных короткометражек «Пострелята», его убили в январе 1959 года. Когда хоронили Артура Патрика Салливана, могиле «Алфалфы» было всего пять месяцев, и обожавшие «Пострелят» двойняшки обнаружили его тогда еще свежее надгробие, когда гуляли по кладбищу, пока у могилы отца проходила официальная похоронная церемония. Ни словом не обмолвившись, они смотрели на идеально отполированное каменное надгробие Свитцера. Было очевидно, что умереть может каждый, причем в любое время.

– Здесь красиво. – Элизелд устало шаркала туфлями и держала перед собой гипсовую руку Гудини, словно фонарик.

– Здесь отвратительно, – парировал Салливан. – Отвратительно закапывать мертвые тела и над каждым ставить сверху красивое надгробие, чтобы оставшиеся в живых знали, куда можно прийти и поплакать. А если надгробия поменять местами? Будешь рыдать над каким-нибудь незнакомцем. Даже не над незнакомцем, а над сброшенным мертвым телом незнакомца – как над обрезками ногтей, или сношенными ботинками, или пылью из электробритвы. Какая разница между приходом сюда, чтобы подумать об умершем дяде Ирвинге, и раздумьях о нем у себя в гостиной? Здесь можно посидеть на траве всего в шести футах над его неподвижным старым телом. Не лучше ли тогда прокопать ямку и посидеть всего в одном футе над ним? – Его трясло. – Нужно всех кремировать, а пепел, без всяких фанфар и ритуалов, выбрасывать в море.

– Это дань уважения, – раздраженно ответила Элизелд. – Реальная, вещественная связь. Подумай о Туринской плащанице! Что бы мы делали, если бы Иисуса кремировали?

– Не знаю. Может, была бы тогда Туринская пепельница.

Она замахнулась гипсовой рукой Гудини и с силой стукнула Салливана по плечу. Один палец отбился и отскочил в дикорастущую зеленую траву.