Я кивнул.

— Хотите сказать, мне бы не удалось скрыть от него негативное отношение? А как же вы? Как же Иван?

Куратор мягко рассмеялся.

— Ивану и не требовалось ничего скрывать. Он был совершенно искренне зол и на Вдовца, и на меня. Ну сам посуди: только перебрался на повышение в столицу, и тут бывшие коллеги со своими проблемами и претензиями как снег на голову. Сделай то, договорись с этим! Любой бы взбеленился!

— Альберт Павлович! — встрепенулся Иван. — Ну зачем вы так?

Я же признал правоту куратора и спросил:

— А сами вы?

— Помимо иррациональных личных причин, в которые вдаваться не намерен, я испытывал по отношению к господину Вдовцу вполне объективную неприязнь из-за его ненадлежащего контроля исследовательского проекта, что и стало первопричиной всех бед, — с невозмутимым видом пожал плечами Альберт Павлович. — О первом он догадывался, о втором я заявил со всей возможной прямотой. Но вот ты, Пётр, ты был лакмусовой бумажкой.

— Вас не переспорить! — поморщился я.

Куратор негромко рассмеялся, допил коньяк и спросил Богомола:

— Иван, что там?

— Пока ещё не опознали, — сказал тот в ответ.

Альберт Павлович кивнул и вновь обратился ко мне:

— Ладно, Петя, что у тебя с Карпинскими?

Я поведал о разговоре с Юлией Сергеевной и грядущей встрече с её дядей, не забыв упомянуть ни о Горском, ни об интересе монархистов к Василю.

— Сходи, — разрешил куратор. — Возможно, им просто понадобился свой человек в комиссариате, но едва ли господин Карпинский в этом случае стал бы действовать столь прямолинейно.

— А если он решит надавить? Я ведь тогда прямо сослался на Василя! Ну вы помните…

Вслух упоминать Рейса и Сомнуса я не стал, но и не пришлось.

— Слова — это просто слова. К тому же твой товарищ раньше служил в ОНКОР, а не комиссариате. В любом случае выслушай просьбу и ничего не обещай. Скажи, что подумаешь.

— Хорошо. Завтра вместе улетаем или я один?