В темноте все выглядело странным. Я не узнавала улицы родного города. Откуда в нашей южной столице эти островерхие дома, словно сошедшие со старинных немецких гравюр? А странные названия магазинов? А выложенные булыжником мостовые? А снежные сугробы? Когда они успели появиться, если с утра было плюс восемь?

До самого рассвета я бродила по спящему безлюдному городу, все меньше понимая, что происходит, а под утро прикорнула на скамейке у какого-то здания, похожего на готический собор, и проснулась только тогда, когда услышала вокруг встревоженные голоса.

– Она же замерзнет и умрет, – говорила какая-то женщина. – Посмотрите на ее одежду!

– На нищенку не похожа, – задумчиво заметила другая дама. – Пальто добротное, да и ботики красивые.

– А бледная какая! – не унималась первая. – Не иначе, чахоточная.

– Как бы самим не заразиться, – озабоченно ответила ей собеседница. – Пожалуй, лучше уйти.

– Но мы же не бросим бедняжку умирать?

– Вот что, оставим-ка ей несколько ренов, это все, что мы можем для нее сделать, – решилась дама, и я услышала звяканье монет. Они раздражающе громко сыпались на мостовую и звенели, звенели, звенели…

– Кэтрин, проснись! – вмешался в этот невыносимый звон еще один голос. Очень знакомый голос. – Кэти!

– Я не нищенка, и у меня нет чахотки, – пробормотала я, открывая глаза, и наткнулась на встревоженный взгляд Горна.

– Конечно, ты не нищенка, – успокаивающе прошептал Дерек. – Что тебе снилось, Кейт? – так же шепотом спросил он.

– Что?

– Ты плакала.

Я машинально коснулась щеки и с удивлением поняла, что она мокрая.

– Что с тобой происходит, Кэти?

Горн приподнял мой подбородок и посмотрел в глаза.

– О чем твои сны?

Взгляд графа не отпускал, настойчиво требуя сказать правду.

– Мне снилось мое прошлое, – решившись, ответила я.

– Ты ведь не в первый раз видишь подобные сны?