– Летит домой, чтобы рассказать, как далеко я забралась. Проехала тысячу миль, а то и больше.
– Представить себе не могу, каково это, когда твоего деймона нет рядом, – сказал Давид.
– Да, это нелегко. Но ничего не поделаешь, иногда приходится терпеть.
Лира подняла воротник и надвинула капюшон на лоб.
– Боже, ну и холод, – проворчал Гвин. – Может, попробуете вернуться внутрь? Мы будем рядом.
– Можно пойти в другой салон, – предложил Давид. – Там вроде потише. Хоть согреемся.
– Хорошо, – кивнула Лира. – Спасибо вам.
И она двинулась за горняками в салон на корме, который был в основном занят дремлющими стариками. Тут оказалось темнее, чем на носу, бар не работал, и бодрствовали немногие – одна компания играла в карты, остальные читали.
Часы над стойкой бара показывали половину второго ночи. До конца путешествия было еще долго, согласно расписанию паром должен был причалить в восемь утра.
– Можно посидеть тут. – Гвин остановился около скамьи у самой стены, где хватало места для всех троих. – Поспите, если хотите, – сказал он Лире. – И ни о чем не волнуйтесь. Мы за вами присмотрим.
– Спасибо, – повторила Лира, усевшись и крепко обхватив рюкзак. – Я не забуду вашей доброты.
– Когда будет пора собираться, мы вас разбудим, – пообещал Гвин.
Лира закрыла глаза, и накопившаяся усталость разом навалилась на нее. Уже засыпая, она услышала, как Гвин и Давид, сидевшие слева от нее, тихо говорят между собой по-валлийски, а их деймоны под скамейкой тоже о чем-то беседуют.
* * *
Добравшись до гостиницы «Айзенбах» в Мюнхене и поужинав свининой с клецками, Оливье Бонневиль удалился в свой тесный и тускло освещенный номер, чтобы предпринять еще одну попытку отыскать Лиру. Он обнаружил в новом методе нечто такое… Описать это словами было нелегко. Проблема заключалась в том, что Лира словно бесследно пропала. Но ведь раньше он находил ее без труда! Значит, что-то случилось. Может быть, она научилась прятаться? Нет, только не это!
«Будь я проклят, если я сдамся!» – подумал Бонневиль.
Во всем происходящем было что-то странное… Как будто сам алетиометр подталкивал его к чему-то, подбрасывал какой-то намек. Раньше ему и в голову не приходило, что алетиометр может говорить намеками. И все же…
Свет единственной лампочки высоко под потолком был слишком тусклым, шрифт в украденных книгах – слишком мелким, зато символы на шкале Бонневиль знал как свои пять пальцев, поэтому классический метод он даже пробовать не стал. Усевшись в кресло, он сосредоточился на мыслях о Лире – уже в который раз… Попытался вызвать ее образ перед мысленным взором. Безуспешно. Какая-то блондинка со стертыми чертами лица. Или не блондинка? Какие же у нее волосы? Может, светло-каштановые? Нет, ничего не видно. Даже ее деймона не разглядеть.