Поэтому я согласилась.

Деклан каждый год приезжал к нам учиться рисовать и оставался на много недель. И хотя я полюбила его как сына, я начала видеть в нем тьму. Мало-помалу, год за годом он становился жестче и вспыльчивее, и я поняла, что не смогу его спасти, не смогу переделать. Я впала в отчаяние, ведь что-то упустила, но тем не менее он меня любил. Он старался быть хорошим ради меня.

Но вскоре я стала бояться не только за него, но и его самого.

Я разорвала помолвку, и мы с твоим отцом начали замышлять переворот, потому что вдоволь насмотрелись на Гилроя и Уну. Остальное ты уже знаешь.

Итак, в тронном зале Деклан умолял сохранить мне жизнь.

Как ни странно, Гилрой согласился. Он отослал меня в самые нижние темницы, и там я, страдая, просидела в цепях несколько месяцев. Он ждал, пока заживет мое запястье, а потом отрезал мне язык, чтобы я больше не могла говорить. Тот первый год был самым трудным. Казалось, боль никогда не утихнет, и я могла думать только о том, выжил ли твой отец, не причинили ли вреда тебе и Эшлин. Я ничего не знала и не могла расспросить стражников. Но потом один из них сжалился надо мной. Да, он был Ланнон, но он любил меня, поэтому приносил мне лучшую еду, самую чистую воду и травы, чтобы лечить мои раны. Он рассказал мне, что случилось после того, как переворот провалился; поведал, что твой отец и ты сбежали с Дэвином и Лукасом, Брэденом и Изольдой, что Морганов отдали лорду Берку, что мой отец, тан Ланнона, попытался поднять второе восстание и потерпел поражение и что за это Гилрой уничтожил всю мою семью. Я плакала, узнав об этом: о гибели моей семьи, – но также я знала, что ты и твой отец выжили. Это дало мне надежду, чтобы остаться в живых и разыграть свои карты. Я думала, что буду жить назло Ланнонам и буду готова, когда вы с отцом вернетесь.