Надпись на трибуне в аудитории чертогов просвещения

Свой Человек

Тело пастой растекалось по мягкой теплой кровати

Феликс потер влажный лоб — почему он такой липкий? — и с шумом втянул воздух. Открыл глаза. Палящее солнце пустило острую стрелу и ранило зрачки. Феликс уткнулся в подушку. Странная кровать… Из душистых листьев, пахнет геранью и ежевикой. И персики… Запах персиков… Лицо липкое не только из-за пота, кто-то заляпал Феликса соком.

Так много запахов… Приторно до тошноты.

Послышалось перешептывание. Хихиканье. Нежная рука провела по спине, пояснице, а еще одна — с масляными пальцами — гладила тыльную сторону ладони.

Я не один?

Феликс заставил себя распахнуть веки снова и увидел трех белокурых девушек, окруживших кровать. До безобразия идеальные, без крошки изъяна.

Не понял…

Он сполз с кровати. Колени утонули в горячем песке. Вокруг: пальмы и кристальное море, ласкающее песчаный берег. Одна из девушек поднесла тарелку с фруктами: арбуз, ананасы, сливочно-желтые бананы и вот он — персик. Проклятый липкий персик. Феликс оттолкнул блондинку. Угощения рассыпались по белому песку, покатились к морю. Волна подхватила киви, несколько красных ягод и затянула в объятья соленых вод.

Подняться никак не получалось и Феликс упал голой спиной на обжигающий песок. Кроме набедренной повязки, на нем — ничего. В голове пульсируют туманы. Он не мог адекватно соображать.

— Где я?

— В редуте, — промурлыкала салатоглазая блондинка и оседлала его, гладя по торсу. — Ты умер и теперь восстанавливаешься.

— Я в Обители?