Стасу стало дурно. И негодование, видимо, выразилось в глазах, но он не желал этого скрывать, надеясь больше никогда не услышать подобных историй из прошлого. На него и не смотрели.

— Пробили дорого любви, — подсказал Дан.

Разговор о любви к матери вдруг пробудил в Стасе такую ярость, что он закричал голосом, способным повзрывать лампочки в помещении:

— Любил? Что ты несешь?! Ты избавился от нее! Просто взял и избавился!

— Чего? — удивился Дан и переглянулся со Ждахиным. — Не будь идиотом. Пожалуй, я позволял себе лишнего в злости на ее безответственность, но это не значит, что...

— Я не видел ее с самого детства! Ты не рассказывал мне, где она. Последний раз я видел мать, когда ты ее избил! И, ради бога, поведай мне секрет, отец, каким хреном Люси Вериго захотела быть с тобой, когда я рассказал ей правду об убийстве моей матери?!

Около минуты они молча смотрели друг на друга.

Отец с шумом выдохнул.

— Стас, я не рассказывал, потому что она мертва. Да, по моей вине. Ее убили.

Ноги подкосились. Стас упал обратно в кресло, широко раскрыв глаза.

— К-кто?

— В девяностые годы врагов у меня было много. Слишком много… За поступки нужно платить самому, но за мои — заплатила твоя мать. А когда ты рассказал Люси эту чушь, она сама пришла ко мне и заявила, что сын считает меня убийцей. И не кого-то там, а его собственной матери. Такого цирка я, конечно, еще не видал. Не знаю зачем, но я сказал ей правду. И не представляю, как ты разнюхал о наших с Люси отношениях. — Отец закрыл глаза и покачал головой, по традиции отгоняя любые эмоции на лице. — Прости меня. Я горжусь, что ты встал на другой путь. Ты куда лучше меня. Только… чем бы ни занимался, не забывай: либо ты играешь, сынок, либо сам войдешь в игру пешкой. Не расслабляйся. Как это произошло со мной.

Дан потушил сигару в пепельнице и вышел из комнаты.

Стас закрыл лицо.

Сколько он себя помнит, отец не отвечал на вопросы о матери. Более того — запрещал спрашивать. Где ее искать, Стас тоже не знал. Попытки что-то узнать у других ничего не дали. Виола просто исчезла. Навсегда.

— Не злись на отца за то, что он скрывал это. От твоей матери избавились очень... жестоко. Я помню тот день, когда мы ее нашли. Дан чуть не свихнулся от горя, а он не любит показывать слабость, Стас. Тем более перед сыном, — сказал Ждахин и похлопал его по плечу. — Постарайся понять.

Ждахин вышел следом за Даном. Стас остался один. Он всегда предполагал, что мать мертва и винил в этом отца.

Он и виноват. Ее убили из-за него.

Упираясь лицом в потные ладони, Стас думал лишь об одном: скольким еще людям отец успел загубить жизнь? Делают ли грехи отца плохим человеком самого Стаса? У него ведь есть выбор... Или нет? Он попробовал представить себе выражение темных глаз Дана при виде убитой Виолы и решил, что они походили на выпученные черные глаза тарантула. Поэтому Стас завел паука? Метафора сладкой власти над отцом.