– Эй, бездельники! – кричал неподалеку Туй. – Живо за работу!

В воздух взвилась плеть, раздался хлесткий звук, и раб по кличке Гусь, который получил такое прозвище за своеобразную походку и горбатый нос, взвыл.

– Лучше мети! Завтра у хозяина будут гости! – лютовал надсмотрщик.

Услышав про гостей, Юлиан отметил, что завтра придется действовать осторожно: Илла может вернуться раньше положенного.

К вечеру, когда все подернулось сумерками, Юлиан на корточках заполз за барак, продолжая ковыряться в земле. Затем, выглянув и прислушавшись, он убедился: дверь на крытую террасу дома Иллы закрыта, шторы плотно задернуты, а надсмотрщик сидит на стуле и думает о чем-то своем. Тогда Юлиан резко разогнулся. Он разулся, встал на обувь, чтобы не оставить следов на стене и, чуть покачнувшись, прыгнул ввысь и зацепился за парапет. Затем легко подтянулся одной рукой, выглянул, осмотрелся по сторонам и затащил себя на плоскую крышу. Крыша со всех сторон была укрыта парапетом, украшенным внешними орнаментами.

Юлиан прижался животом к крыше, прополз к дальнему краю, где выгрузил из шароваров всю набранную лозу. Потом принялся за привычную работу. В сгущающихся сумерках его пальцы ловко работали, переплетая между собой лозы размером с мизинец, пока уши внимательно слушали, что происходит вокруг. За столь долгое время он приспособился действовать одной рукой. И за полчаса успел сплести веревку длиной в палец… Затем вампир взял конец уложенной вдоль парапета и придавленной камнями веревки подлиннее, уже в пять васо, и вплел в нее маленький кусочек. Благодаря особенностям опарийки веревка еще не начала гнить, но Юлиан переживал, что рано или поздно это произойдет. Он мог бы найти место посуше, но тогда под риском провала оказывался весь план побега.

Надсмотрщик дернулся, потянулся и приготовился вставать. Чуткие уши уловили это движение, и вот Юлиан уже ловко перекатился назад, перебрался через парапет и, подобно кошке, спрыгнул на свою обувь и обулся.

– Долго возишься! – взревел Туй, когда завернул за угол и увидел неторопливо дергающего сорняки северянина. – Глупая Ворона! Знаешь же, что я не в настроении.

Плеть хлестнула по спине, а раб показательно негромко вскрикнул. Туй ушел довольным. Ну а Юлиан, которого, к его раздражению, стали все без исключения, от рабов до охраны, звать не иначе как Ворона за длинный нос и черные лохматые волосы, что отросли до плеч, продолжил ковырять ледяную землю. Нынче ударил мороз, и можно было не переживать, что ноги до колен окажутся в толстом слое грязи. В прошлые две недели, когда в барак занесли на всех только два таза с колодезной водой, Юлиан с трудом отмыл уже в черной после нескольких невольников воде все, что насобирал на ноги за период оттепели. И теперь старался быть аккуратнее.